На острове Буяне

- Ни на какой козе ведь ни к кому не подъедешь! - размахивала Бронислава ножом. - Все только уросить горазды. Уросить да купоросничать. И дуются, и дуются! А ты - бегай за всеми, да в глаза всем заглядывай. Да вникай только, успевай. У-у, нервомоты!..

Она замолчала было, но тут же решила окончательно:

- Нет уж. Всё!!! Больше никакого мяса на зиму - закатывать не буду!.. И не просите - и вы от меня его не дождётесь. Ешьте, чего хотите! А я и возиться с мясом теперь не стану. Хватит! Навозилася. На свою голову.

Кинув нож на стол, Бронислава села и отвернулась от всех к окну.

- Ну. Нашла виноватых, - холодно усмехнулась Нина. - Наконец-то. И долго искала?

- Эх, Яппония... - снова сказал Антон, от расстройства вымыв руки с хозяйственным мылом, а не с хвойным. - Ладно. Разберёмся. Со временем, конечно. Где полотенце-то?.. Две бабы в доме, а полотенца ни одного.

- Вон оно! - закричала вдруг Нина на Антона, выходя из себя. - С гвоздя упало! Разуй глаза-то! Технолог, называется!

Она рывком сняла фартук и кинула его на холодильник.

- Ну, разул, разул, - примирительно сказал ей Антон. - Вижу. А ты-то, Нин, с чего взвилась? Надо же... Сроду такого шума у нас не было.

Однако скандал метался и гулял под их крышей - он перескакивал с одного на другое и никак не терял своей силы.

- Не жилось нам спокойно! - бушевала теперь Нина, стуча ложкой о край чугунка. - Был дом как дом - нет: дурдома кому-то захотелось! На старости-то лет! С крашеными бровями кому-то жить понадобилось, а не по-спокойному.

Она раскладывала горячую гречневую кашу по тарелкам и заливала её холодным топлёным молоком из горшка. А закаменевший Антон с поднятым полотенцем в руках стоял и ждал, когда она выговорится.

- Всё вверх дном теперь летит! - никак не могла остыть Нина. - Все тычутся в разные стороны, как кошки без мозжечка! Кому чего делать в дому надо, никто уже капли не соображает!

- ...Не знаешь, чего делать? - сдержанно переспросил Антон жену.

Он повесил полотенце на гвоздь мокрыми руками, расправил. И посоветовал с расстановкой:

- Прежде всего - не о-ра-ть.

Ели втроём, устало и спокойно, не глядя друг на друга. Сначала розоватое сало - с солёными помидорами, с репчатым луком и с ржаным свежим хлебом. Потом - кашу. Нина уже отрезала ровные блестящие круги от домашнего масла, лежащего на тарелке солнечным колобом, и раскладывала их на куски белого хлеба - к чаю, когда Антон сказал Брониславе:

- Всем миром на собрании решали. Как Буян от власти защищать.

- Умора, конечно, - кивнула Бронислава. - А не власть. Вон, Макарушка-то говорил: загранице она вся продалася.

- Да, не было ещё над нами такой власти, - хмуро согласился Антон. - Она, для дурных денег, народ живьём пожирает. И страну целую в дерьмо она переваривает - власть эта проглотная.

- Ну, вечно, как за стол, так и разговоры... Всё про навоз какой-нибудь, - поморщилась Нина. - Прям тошнит.

- А что? Не правда, что ли?! - возмутился вдруг Антон, стукнув себя кулаком по колену. - Солитёр к власти пришёл! Цепень!.. Век от века изнутри Россию подсасывал, глист ползучий, а теперь он - законы сочинять стал! Правит он теперь нами - цепень. Солитёр!

Был Антон некрасив теперь, потому что светлые глаза его побелели от гнева.

- Час от часу не легче, - вздохнув, Нина отодвинула от себя чай. - Фу. Прям кусок в горло не идёт... Не гляди-ка ты на меня так! Глаза-то по-страшному на меня не вытараскивай.

- Как?

- Как мороженый судак. Вот как.

- За какого замуж вышла, такого и терпи... Хорошо ещё, совнархоз у нас крепкий был! - продолжал Антон. - Электростанция с тех пор своя, не общая. И МТС. И элеватор. Консервный завод - свой, маслозавод - тоже. Закольцованный цикл, в общем. А то и в Буянном районе разор бы один был, как везде! Разор, да голод, да холод, да слёзы.

Бронислава смотрела на него с оторопью:

- Антон! Что-то я не слыхала, чтоб ты когда шумел. Валенок валенком сроду был, а тут - на себя не похожий прям. Вот, на-ка тебе: мёдом поверх масла хлеб намажь. Ешь...

Она пододвинула было к зятю деревянную кубышку, но тут же сама взялась за ложку и стала вытягивать, перевивать и переносить ложкой янтарный, тягучий, густой жгут на новый ломоть. Уложив его кольцами, без всякого масла, Бронислава полюбовалась душистым медовым вензелем:

- Ешь, подобреешь. А то ведь голодный человек - он злой человек. Вот власть-то достукается, что пощады ей не будет! - рассмеялась она. - Долебезится она перед заграницей-то. Доёрзается на доходах на своих.

И рассудила:

- Ну, нам чего бояться? Буянские, мы сами собой сроду командовали. Вот оно и сохранилося, всё своё у нас. Мы себя - прокормим... А решили-то чего?

- Людей в графики на год записывали. На дежурство, - буркнул Антон. - На круглосуточное.

- Сторожить всё придётся, чтоб чужие электростанцию нам не взорвали. И элеватор, - пояснила Нина. - Ещё про охрану границы района говорили. Вахтовым способом.

- От заграничников-то? - поняла Бронислава.

- Ну. А то продадут нас кому ни на то, и будем потом чужим, как шерстобитовские, дань платить. Если их впустим. Или азерам, или ещё кому.