На отливе войны

Вон там, в самом конце палаты, лежит Роллен. Его привезли три дня назад. Осколок снаряда пробил ему правое веко, оставив такую мелкую рану, что и перевязывать не пришлось. Но, по словам рентгенолога, этот мелкий осколок obus[64] застрял где-то в черепе над левым ухом, и теперь Роллен парализован. Парализована вся правая половина тела, и болтается ватная рука, и болтается ватная нога, подергиваясь. Один затуманенный глаз все время открыт, а другой – все время закрыт. Он подхватил менингит, и скоро его кровать освободится. Из носа у него течет желтая пена, густая, желтая, пузыристая пена, и эта желтая пена лопается, пузырится. Она вздымается пузырьками под его носом, выше и выше, и потом пузырьки лопаются и стекают густыми потоками в его лохматую бороду. На стене над его головой висят его медали. Их повесили высоко, чтобы он мог их видеть. Сегодня он их не видит, потому что он без сознания, но вчера и позавчера, когда он еще был не так плох, он смотрел на них и плакал. Он знал, что его наградили in extremis, потому что он умрет, и он не хотел умирать. Поэтому, пока Генерал награждал его, он всё стонал и стонал и говорил, что не хочет умирать. Он спас от смерти трех мужчин, заслужив три медали, и тогда он не думал о смерти. Но в палате он всё стонал и стонал и говорил, что не хочет умирать.

А за теми красными ширмами стоит Анри. Он священник, и его призвали медбратом. Он отличный медбрат, очень аккуратный и внимательный к пациентам. Он пришел из соседней палаты, Salle II, чтобы соборовать мужчину в кровати за красными ширмами. Загляните за ширмы и увидите Анри в рубашке с небольшим мятым фиолетовым орарем на шее. Нет, пациент ни разу за все время не пришел в сознание, но Анри говорит, что это ничего. Может быть, он католик. Попробовать стоит. Даже если он не католик, хуже ему от этого не будет. Я рада видеть Анри за этими ширмами. За несколько минут до этого он ходил по палате и искал вату для святого елея, а потом увлекся, наблюдая, как доктора делают перевязки, и так долго с ними простоял, что я думала, не подоспеет за ширмы вовремя.

Видите этого мужчину на соседней кровати? Он тоже умирает. Ему трепанировали череп. Он не может говорить, но знает свои имя и часть, потому что они написаны на медали у него на запястье. Он хочет писать! Ну разве не смешно? У него есть блокнот и карандаш, и весь день напролет он пишет и пишет в этом блокноте и раздает свои записи всем, кто проходит мимо. Есть у него в голове что-то такое, что он хочет донести до мира перед смертью. Но никто его не понимает. Никто не может прочесть то, что он пишет, – это просто каракули, загогулины, белиберда. День и ночь – потому что он не спит – он пишет в этом блокноте, вырывает листы и раздает их всем, кто проходит мимо. И никто не понимает, потому что это нечитаемые, бессмысленные каракули. Однажды мы отобрали у него бумагу, чтобы посмотреть, что он будет делать, и он стал писать пальцем на деревянном подоконнике. То же самое – каракули, но следов не оставалось, и это так его расстраивало, что мы отдали ему бумагу, и теперь он снова счастлив. По крайней мере, так мне кажется. Он выглядит довольным, когда мы берем у него лист бумаги и делаем вид, что читаем. Он выглядит счастливым, выводя те каракули, которые считает словами. Осторожно! Не подходите слишком близко! Он плюется. Да, каждый раз, как допишет строчку, плюется. И далеко. Через всю палату. Видите, его кровать и соседняя накрыты клеенкой? Это потому, что он плюется. Большими такими плевками – через всю палату. И все время пишет не переставая, день и ночь. Пишет в этом блокноте и плюет через всю палату, как допишет строчку. Есть у него в голове что-то такое, что он хочет донести до мира. Как считаете, он думает о немцах? Но он умирает. И с каждым днем плевки падают всё ближе.

Смерть достойна и жизнь достойна, а промежутки ужасны. Нелепые, отталкивающие промежутки.

Кажется, Эрар кричит? Кричит, что Генералы на подходе, оба сразу? Скорее! За уборку! Вытрите пену под носом у Роллена! Натяните ему простыни туже! Возьмите мокрое полотенце и протрите чехол на этой кровати и на соседней. Посмотрите, закончил ли Анри. Уберите ширмы. Натяните простыни потуже. Приберите палату – скажите остальным не дергаться! Генералы идут!

Париж,

9 мая 1916

Женщины и жены