Читаем На отливе войны полностью

Находясь там, Ла Мотт пишет первые два рассказа будущей книги «На отливе войны». «Герои», рассказ о вопящем и плюющемся кровью солдате, которого персонал госпиталя пытается спасти вопреки его воле, и «La Patrie Reconnaissante», о мобилизованном парижском таксисте, который умирает «после трехдневных страданий и проклятий». Во время описания ужасов полевого госпиталя Ла Мотт готовится к тому, чтобы вернуться. И в середине января 1916 года она снова едет туда, планируя остаться как минимум на месяц[210].

В конце февраля 1916 года она снова в Париже, где продолжает работу над книгой. В письме близкой подруге она откровенничает: «Это был для меня грандиозный год, я наблюдала… человеческие эмоции с очень близкого расстояния. А еще моим сочинениям улыбнулась удача». Она была весьма польщена, что «консервативный старый журнал Atlantic Monthly не только напечатал ее статью о бомбардировке Дюнкерка, но и принял к публикации «Героев»; она также была довольно тем, как продвигается книга. По ее признанию в том же письме: «Ты знаешь, я всегда хотела стать писательницей. И вот я планирую новую книгу – на этот раз настоящую, мою. В последней [„Туберкулезной медсестре“] не было меня. Работа над новой пошла хорошо. Две десятых ее окончены, остальные восемь десятых пока в тумане, в черновиках, но через несколько месяцев все будет готово»[211].

После совместного отдыха с Чедборн в Испании и возвращения в Париж в мае 1916 года Ла Мотт вновь отправилась в бельгийский госпиталь. Она снова принялась за работу в палатах с ранеными и однажды днем отправилась в обернувшуюся кошмаром поездку на передовую у Ипра, где впервые попала под обстрел, а потом – под атаку с воздуха немецким бомбардировщиком[212]. Вскоре после этого Ла Мотт окончательно покинула Hôpital Chirurgical Mobile No. 1 и вернулась в Париж, где быстро дописала свои рассказы.

Надежно упаковав рукопись, 1 июля Ла Мотт и Чедборн, оставив позади раздираемую войной Европу, отправились в Америку. Они прибыли в Нью-Йорк 11 июля. На следующий день Ла Мотт отнесла рукопись в G. P. Putnam’s Sons, издателям «Туберкулезной медсестры», – и через две недели та была принята к изданию, а ее выход запланирован на начало сентября. Ла Мотт, имевшая претензии к предыдущей книге о сестринском деле, была откровенно довольна новой. «Думаю, она тебе понравится, – писала она старой подруге. – Надеюсь, ты оценишь стиль, а еще заметишь, что я в известной степени начинаю обретать себя… Книга состоит из тринадцати очерков и называется „На отливе войны“»[213].

Однако в момент выхода книги Ла Мотт не было в Штатах. После полутора месяцев пребывания там они с Чедборн отправились в продолжительную поездку по Азии. Как пишет Ла Мотт своей знакомой, «…мы собираемся совершить долгое путешествие вглубь Китая… Собираемся провести там около года»[214]. После того как они навестили родных Чедборн в Чикаго, подруги поехали в Калифорнию, затем на Гавайи, а в самом начале сентября сели на корабль.

Прибыв в Азию, они несколько недель путешествовали по Японии и Корее, после чего направились в Китай. Остановились они в Пекине. На протяжении своего долгого, растянувшегося на год путешествия они посетили Гонконг, Французский Индокитай, Сиам и Сингапур[215]. Для двух американок это была весьма дерзкая затея, которой они еще добавили рискованности, решив посетить такую отдаленную достопримечательность, как развалины храма Ангкор-Ват, поглощенные джунглями, куда они добирались на пароходе, сампане, повозке, запряженной буйволами, и, наконец, верхом на слонах[216].

Важно то, что азиатский опыт привлек внимание Ла Мотт еще к одной угрозе общественного здоровья: опасности опиумного трафика. Она изучила этот вопрос в каждой стране на своем пути и с возмущением обнаружила, что Англия и другие колониальные державы заставляли культивировать, обрабатывать и продавать опиум в своих колониях при строжайшем запрете его в метрополии. Как она резюмирует позже, «наиболее влиятельные страны в мире вовлечены в наиболее прибыльное предприятие – травить людей на пяти континентах и семи морях! Весь „опиумный вопрос“ можно описать одним словом: „злодейство“»[217].

К тому времени, как подруги наконец вернулись обратно в Америку летом 1917 года, «На отливе войны» находилась в продаже уже около года и могла похвастаться высоким спросом. Книгу особенно приветствовала радикальная пресса. Так, литературный критик журнала Issues and Events: American Liberal Review отмечал: «[Ла Мотт] оказала неоценимую услугу человечеству. Оно должно устремиться к миру, и единственный путь достичь этой цели состоит в демонстрации отвратительной правды о сути современной войны»[218]. Ла Мотт была польщена успехом своей книги, но в то время ее внимание уже было смещено с войны в Европе на опиумную торговлю в Азии.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное