На озере Леприндо

Раз в неделю она наведывалась на почту. В поселке уже знали о странностях древней старухи и смотрели на нее по-разному: кто с состраданием, кто с мимолетным удивлением, а кто и просто как на блажную. И когда она тащилась с одного края на другой, загребая пыль обрезанными катанками, ее всегда сопровождал эскорт молчаливо сопящих пацанов. Старуха, которую они часто встречали в лесу, казалась им всамделишной Бабой Ягой и вызывала у них неизменное любопытство.

На почте она доставала вылинявший платок, раскладывала его с угла на угол и на вырученные за корни деньги просила бойких связисток составить телеграмму примерно одного и того же содержания: все ли живы, все ли здоровы?

Ей выписывали квитанцию, и Антоновна, теперь уже в обратном направлении, брела пыльной улицей, а за ней, держась на расстоянии, шли настороженные мальчишки, бежали собаки…

На телеграммы никто не отзывался, но она не роптала, никому не жаловалась и только однажды занесла Дёгтеву распечатанный конверт. Письмо было адресовано не ей, а дочери Нюре. Дёгтев, смущенно поправляя пальцем очки, хотел сказать об этом, но Антоновна глядела на белый конверт с искренней верой, с полным убеждением, что письмо предназначено именно ей.

— А ты читай, читай, родимый, — говорила она, заметив нерешительность Дёгтева. — Может, что и про меня вычитаешь.

Письмо и впрямь касалось Антоновны. Оно было полно упреков и восклицательных знаков, Валентина со Степаном жаловались сестре: мать доконала их телеграммами, можно бы и остепенить старуху. Ну а насчет того, чтобы ее забрать — тут пока нет такой возможности. Они здесь по-всякому уже прикидывали, как с ней поступить. Может, в дом престарелых определить? Но, пожалуй, с этим ничего не выйдет. Потому что у нее две дочери да сын, а затей они такое дело — позору не оберешься. Значит, надо думать сообща…

Дёгтев на отлете держал письмо, собираясь с духом, чтобы прочитать его вслух, может быть, возмутиться. Но, взглянув на старуху, понял, что делать это нельзя.

— Тут тебе сплошные приветы. Наказы потеплее одеваться, беречь себя. А еще пишут, что, возможно, кто-нибудь приедет.

— Ерик, наверное, — дрогнула подбородком Антоновна, — старший сын Валентины. Он в геологах у нее…

Приехал вовсе не геолог Ерик, а шестнадцатилетний сын Ивана Кирилловича от первого брака — Юрка. Он учился в городе Иркутске, в техникуме. Мачеху Нюру признавал плохо. Смотрел на нее равнодушно-холодными, выпуклыми Глазами. Старуху он вообще не замечал. Но однажды пришел перевозбужденный и спросил отца: кого это бабка аукает в лесу? Иван Кириллович счел нужным рассказать сыну все как есть, однако предупредил его быть поосторожней со старухой. Потому что она, дескать, вроде бы психически расстроена. Юрка поподробнее расспросил о странностях бабки, а все повыведав, заблистал озорно глазами, решив проверить, насколько это верно.

В тепляке, где поселили с его приездом бабку, он заметил ружье, стоявшее без дела. Разыскал патрон, всыпал в него дробь, заткнул гильзу резиновой пробкой, а вернувшись в тепляк, зарядил ружье и взвел курок.

— Вот, — сказал Юрка, — для самообороны. Как увидишь, кто в окно лезет, так и пуляй в него…

К ночи поднялся ветер. Он ворошил листву на деревьях, сминал ветхую толь на крыше тепляка. За окном мелькали лохматые угрюмые тени. Прохватывало холодом, и Антоновна зябко кутала худые ноги шерстяным одеялом. Потом чье-то огромное страшное лицо показалось в синем проеме окна, и тягучий ужас, оборвав судорожные попытки вскочить, сковал Антоновну. Но она все же нащупала рукой ружье. Выволокла его с грохотом из угла, направила ствол в окно и, все еще плохо сознавая, что делает, спустила курок.

Выстрел разбудил Дёгтева. Он слышал возбужденные голоса, матерные выкрики Ивана Кирилловича, истеричные всхлипы цепных собак. Дёгтев махнул через заплот прямо к тепляку. Увидел разбитую стеклину, трясущегося не то от ночной свежести, не то от страха Юрку, который, оправдываясь, говорил, что хотел просто попугать старуху.

— Попуга-ать, — зло передразнил его Иван Кириллович. — Сам-то ни жив ни мертв, пужальщик!

Струсила и Нюра. Она пыталась заглянуть в лицо матери, ошалело долдоня одну и ту же фразу:

— Это что же такое… господи? Это что же такое?..

Следующим днем, быстро и крупно шагая к лесхозовской конторе, Дёгтев решил про себя: надо обязательно переговорить с соседями, в первую очередь g Юркой — слишком далеко зашли его шутки.

Событие минувшей ночи взбудоражило лесничего. Он расстроенно думал, что, наверное, не сможет как следует работать. Однако в низкой и светлой, с частыми окнами конторе ждали Дёгтева неразобранные дела, и он, окопавшись за грудой бумаг, забыл о ночном происшествии.

А после обеда ему надо было ехать на десятый участок, к пади Рушмалей — намечать новые делянки, годные для лесоповала. В эту дорогу Дёгтев пустился без особой охоты: не успел доругаться по телефону с директором леспромхоза из-за брошенных на вырубках «нестроевых» хлыстов, и теперь они, разлагаясь, будут поражать молодняк…