На Памире

Из нас никто не пострадал, если не считать ссадин и синяков. Ставшую грязной мыльную пену со щеки я стер. Добриваться было нечем. Подвели итоги. Стало ясно, что о работе не может быть и речи. Удалось выкопать десятка три сухарей да кое-что из имущества. Акт о списании решили составить потом, а пока — выбираться в Хаит как можно скорее: там видно будет. С собой велел взять только самое необходимое, остальное бросить. Сухари разделили, съев часть из них на завтрак. Каждому досталось по три штуки. По пути рекомендовал не пить воду, чтобы двигаться поскорее. Пошли…

Через час заметил, что Тамара Петровна отстает. Похоже, рюкзак у нее тяжелый. Велел Камалу взять рюкзак Тамары Петровны, а ей отдать свой, в котором гремели кружка с ложкой, а весь остальной объем занимал ватник. Он при мне впихивал его туда. Еще через час стал отставать Камал, здоровый парень, сильный и крепкий. Стало ясно, что рюкзак тяжел непомерно. Остановил всех, сказал Тамаре Петровне, что в силу особых обстоятельств я просмотрю ее выкладку. Она оскорбленно дернула плечом: «Пожалуйста!» Сначала из рюкзака появился тяжеленный чугунный казан, в котором готовили еду на всю команду. Поскольку еды все равно не было, казан тащить было бессмысленно, и я тут же пустил его вниз по склону. Потом вытащил из рюкзака чугунную же сковороду, тоже коллективного пользования. Тоже выкинул. Затем последовал «Граф Монте-Кристо» без конца. «Граф» полетел вслед за сковородой. Каждый мой бросок Камал воспринимал со вздохом облегчения. Выброшено было еще много всего, но, когда я выкинул стоптанные парусиновые туфли, которым даже по тем временам место было на помойке, Тамара Петровна легла на рюкзак и сказала, что больше она ничего не даст мне выбросить. Я не стал спорить: выкладка и так пришла в относительную норму. Никто во время этой сцены не смеялся.

Каждому роднику Тамара Петровна кланялась. В желудке у нее плескалось так, что слышно было всем. Она взмокла, тяжело дышала, но на мои просьбы пить поменьше отвечала презрительным пофыркиванием. Свои сухари она съела сразу и через некоторое время сообщила мне, что хочет есть. Я отдал ей один сухарь. Через час она снова захотела есть. Я отдал ей второй сухарь, а оставшийся тут же съел сам. Потом ее подкармливали уже другие.

На второй день пришли в Хаит. На месте цветущего поселка высился грязный каменистый вал. Оказывается, Хаит не только растрясло, но и засыпало селем, вырвавшимся из ущелья Обидарахауз. Нас встретила цепь милиционеров, велевших обходить какое-то место стороной. Потом я узнал, что в этом месте засыпало банк, оказавшийся на шестидесятиметровой глубине. Пошли вниз. Там, на конусе выноса, остался участок садов, оттуда слышался шум, а потом мы увидели, что весь этот пятачок забит людьми.

Протолкались к столам, стоявшим под открытым небом. Заявили о прибытии. Нам откровенно обрадовались: мы числились пропавшими без вести. На телетайпе мне вручили кучу радиограмм. Две предназначались мне. Служебные. Остальные были от мамы Тамары Петровны: «Поймите сердце матери, сообщите правду» — и все в таком же духе. Отдал эти радиограммы Тамаре Петровне, просил ее успокоить свою маму и передать привет от меня.

Началась какая-то странная жизнь. В Хаит пробивалась колонна автомашин, в составе которой была и наша. Ее вел Камбарали. Это я узнал из радиограммы. Но хотя дорогу восстанавливали, дело шло медленнее, чем хотелось бы. О еде беспокоиться не приходилось: нас бесплатно кормили на полевых кухнях. Крыши над головой, правда, не было, но к чему она летом? Спали мы под грецким орехом, который застолбили в первый же день. Под утро укрывались ватниками. Просыпался я от странных звуков: ритмичное щелканье и тяжелое дыхание. Это Виктор учил Мишу и Камала танцевать чечетку. Все трое с совершенно идиотским выражением лиц выбивали на плоском камне чечеточный ритм. Я поворачивался на другой бок, но уснуть обычно не удавалось. Виктор сипящим шепотом говорил: «И-и раз!» — и начинался паровозный ритм чечетки. Отличная вещь — молодость!

В первый же день я попытался навести справки о Расуле и Оджине. Наша база была погребена под селевым валом, их кибитки тоже были разрушены и покинуты. Только в милиции, куда я отнес паспорта ребят, сидевший под деревом дежурный, глянув на фотографии, сказал, что девятого вечером эти парни были на танцах, что вообще-то они, видимо, погибли, так как весь тот край, где они жили, разнесло. Кабы знать…