На Памире

Внезапно Белозоров замер. Перед ним висел капроновый шнур. Не оранжевый, как у него, а белый. Чуть выше был вбит в скалу крюк — метра на полтора выше того, что забивал сейчас Белозоров. Приглядевшись, он увидел, что над ними идет целый ряд вбитых скальных крючьев. Ребята, занятые проходкой жандарма, не заметили их. Белозоров заметил только потому, что с этого крюка свисал шнур. Конец его, похоже, был обрезан…

…Рассказчик замолчал, неторопливо отхлебнул остывший чай. Все молчали.

— Спите, что ли? — спросил рассказчик.

Кто-то хриплым голосом произнес:

— Не валяй дурака, давай дальше.

— Ну, дальше так дальше… Так вот, вися на стенке жандарма, Белозоров обратил внимание ребят и на крючья, и на свисавший шнур. Кто-то приметил внизу, под жандармом, заснеженный бугор, как бы прилепившийся к крутому склону. Одного из ребят спустили туда на веревке. Там был труп Лапшина. Он сжимал в почерневшей руке конец шнура, тоже вроде бы обрезанного ножом, сжимал крепко, как свидетельство того, что его предали… Следов Стукалова нигде не обнаружили. С трудом подняли тело Лапшина на гребень. Концы обрезанного шнура забрали с собой как вещественное доказательство. Посланная милицией подмога прибыла вовремя: ребята уже изнемогали, перетаскивая Лапшина через жандармы…

…Вернувшись на базовый лагерь, Белозоров спросил насчет радиста. Ему сказали, что он еще не прибыл. В милиции долго разглядывали принесенные концы шнура. Сказали, что они, возможно, не обрезаны, что капрон на морозе иногда ломается при сильном рывке, вот и тут на излом похоже. Но на всякий случай, сказали, пошлют шнур на экспертизу. Ребята всем случившимся были расстроены до предела. Особенно Белозоров. Он вовсе потерял покой. У него появился какой-то страх перед горами, и вскоре он уволился и уехал жить и работать на Украину. А историю эту он мне перед отъездом рассказал. Вот и все.

…Все завозились, разминая затекшие руки-ноги. Кто-то пробурчал:

— Мистика какая-то, ну тебя с такими рассказами к ночи… Прорезалось оживление:

— Погоди, погоди, а кто же ночью приходил тогда?

— Ну, померещилось это Белозорову.

— А следы?

— Следы, наверное, Лапшина были.

— А экспертиза что показала?

— Не знаю. Нашему брату это не докладывают.

— А Стукалова так и не нашли?

— Насколько мне известно, нет, не нашли. Белозоров до сих пор уверен, что это Стукалов обрезал шнур, хотя мотивов объяснить не может. Но я-то думаю, что надо было поискать внимательнее где-то там же, возле четвертого жандарма…

Разговор принимал затяжной характер. С утра надо было снова идти в многодневный маршрут, и я разогнал публику по палаткам, из которых еще долго слышалось шушуканье. Наверняка обсуждались новые версии…

РАССКАЗ О СТАРОМ ПРОВОДНИКЕ

В тот день на лагерь заезжал наш давнишний приятель — колхозный шофер Андалиб. С ним приехал молодой парень Кадамшо и маленького роста, лет пятидесяти человек, назвавшийся Гарибмамадовым. Кадамшо так и остался у нас: его оформили рабочим. Андалиб, попив чаю и оставив в качестве гостинца бидон джаргота (что-то вроде простокваши), уехал с Гарибмамадовым. Когда Кадамшо освоился, он сказал, что Гарибмамадов — герои, что у него одного орденов больше, чем во всем кишлаке, что Гарибмамадов в войну был снайпером, а сейчас работает в колхозе бригадиром. Через час рассказы Кадамшо о земляке стали перерастать в своего рода эпос. Мы пожалели, что не пригляделись к Гарибмамадову повнимательнее. Заговорили о том, что на Памире вообще иной раз встречаются удивительно интересные люди. Стали вспоминать разные истории на эту тему. Одна из них захватила всех.

Рассказчик начал как-то вяло, но потом разошелся.

— Да-a, вот и у нас на Бартанге встреча была. В Бартангской щели костра не разожжешь: леса нет. А везти дрова по тем тропам-оврингам дураков нет. Разве только на себе нести, так ведь с работой идем. Да и много ли на себе унесешь! А кизяком еду греть долго. К тому же собирают почти весь кизяк местные жители. Вот мы и везли с собой две паяльные лампы. А бензин в двух здоровенных канистрах вьючили на специально арендованного для этой цели ишака. Его так и прозвали — Бензовоз. Курить возле него не разрешалось. Так вот и решали топливную проблему.

Однажды вечером стали мы на ночлег. На Бартанге выбрать место для ночлега трудно: кругом или откосы к реке, или пойма сырая, а то и заливаемая. В тот раз нашли площадку, что-то вроде расширения тропы метра на три. Решили, что ночью все равно никто не пойдет. А то мы заняли все пространство тропы, и, ежели бы кто пошел, ему надо было бы через нас перешагивать. Это я к тому, что мимо нас никто незаметно пройти по долине ни вверх, ни вниз не мог. Ключевая позиция.

Сварили еду, сидим едим, лампа ревет под чайником, уютно так… И тут Бензовоз, почуяв кого-то, заорал. Из темноты подходит к нам старик. Палка из иргая, чалма, седая борода, пиджак бумажный, брюки заправлены в джурабы и сыромятные пехи, в руках узелок. Таких стариков тут сколько угодно, на них и внимания-то не обращаешь: поздоровался — и дальше.