На Памире

Этот дед тоже руку к сердцу: «Салом аллейкум». Мы, понятно, тоже его вежливо приветствуем: «Аллейкум бар салом». Я ему и говорю: «Садись, бабай, с памп». Сел. Налили ему миску нашего варева. Я предупредил: «Только еда у нас, бабай, экспедиционная: концентраты да консервы». А дед мне и отвечает на чистейшем, без акцента, русском языке: «Воленс-ноленс, милый, я же не прошу у вас индейку с орехами». Я аж поперхнулся. Ну, думаю, не иначе шпион. Чтобы местный дед так вот «воленс-ноленс» говорил — не может этого быть. А старик аккуратно так из мисочки ест. Потом я насчет шпиона мысль оставил: это же совсем дураком надо быть шпиону, чтобы так разговаривать. Вряд ли уж совсем дураков посылают. Начинаю деликатный разговор, уже на «вы»: «Откуда, говорю, вы так хорошо русский язык знаете?» Дед усмехнулся, понял мои сомнения и протянул мне паспорт, сказав, что долго жил в России. Паспорт оказался в полном порядке: местный житель, зовут Сафарак (фамилии не помню), прописан в кишлаке, что в двадцати километрах отсюда, год рождения 1875-й. Стало быть, ему восемьдесят лет. Молодец старик: сухой, подвижный такой, никак восьмидесяти не дашь.

Тем временем наши рабочие начали со стариком разговор по-шугнански. Тот степенно отвечал им. А я все никак не мог отделаться от сомнений. Ну, молодые местные ребята отлично говорят по-русски, бывает, что и вовсе без акцента. Но старики, как правило, еле-еле фразы вяжут, их и понять-то трудно. А этот мало того что без акцента, так еще и говорит интеллигентно. К тому же эта индейка с орехами. Я и сам не помню, ел ли такое блюдо, а он… тоже мне аристократ.

Старик, разговаривая с ребятами, нет-нет, а поглядывал на меня. А я на него исподтишка. Потом он и говорит мне: «Не ломайте голову, молодой человек. Вы про Михаила Ефремовича Ионова слышали? Так я у него с 1893 года работал». Тут уж я не отстал от старика, пока он не рассказал нам в общих чертах свою биографию. Потом вопросами его засыпали. В итоге вырисовалось следующее.

В 1892 году на Памир прибыли части от Ферганского округа под командованием полковника Михаила Ефремовича Ионова. Ионов организовал Памирский пост, который теперь зовется Мургабом. Уже через год отряд Ионова направился вниз по Мургабу и в Бартангскую щель. Сарезского озера тогда не было, и тропа, хоть и трудная местами, шла тогда до самого Кала-и-Вамара. Теперь это Рушан. Места отряду были незнакомы, и проводником вызвался Сафарак, которому было тогда восемнадцать лет. Вызвался добровольно: в Кала-и-Вамаре тогда стояли афганские аскеры, причинявшие жителям долины много зла, и на русский отряд смотрели как на избавителей.

Места Сафарак знал отлично: сызмальства ходил в горы со своим отцом-охотнпком. С отрядом попал в Мургаб к Ионову. Тот зачислил парня в отряд, велел выдать обмундирование, поставить на довольствие. И стал Сафарак служить. Ходил с отрядом в Бахан, вязал вместе с казаками английских лазутчиков, перебрался с Ионовым в Хорог, жил там на территории военного поста. Часто приходилось ему водить по горам экспедиции или просто специалистов. То военного врача сопровождает в поездке, то гражданского статистика, то ботаника Б. А. Федченко с группой в Андероб везет, то с этнографом М. С. Андреевым по Пянджу ездит.

Со временем стал Сафарак в отряде просто необходимым человеком. Он был быстр, смышлен, неприхотлив и исполнителен. За годы жизни в отряде выучился он не только хорошо говорить по-русски, но и читать и писать. Выучил немного и французский. А когда началась мировая война, присвоили Сафараку звание прапорщика. Стал он вхож в офицерское собрание. Там тоже кое-чему подучился. А когда началась революция, попал Сафарак в Красную Армию, воевал с басмачами, под Термезом ранен был, снова воевал. И занесла его военная судьба на Урал, в Златоуст. Там он наконец-то женился, обзавелся семьей и вскоре перебрался в Тверь, где жили родственники жены. Работал вольнонаемным в военкомате. Скучал он о родных горах, но жена ни в какую туда ехать не соглашалась. А в войну, уже в Отечественную, вся семья погибла. Не одновременно и не в одном месте. После войны он еще некоторое время разыскивал, не осталось ли кого в живых. А когда убедился, что остался один, вернулся в родной кишлак. Там уже не было никого, кто бы его помнил. Получает пенсию. Доживает свой век там, где родился.

Я стал расспрашивать старика о тех давних временах. Он помнил многое и многих. Знавал ботаников С. И. Коржинского, Б. А. Федченко и Н. И. Вавилова, лингвиста И. И. Зарубина, географа Н. Л. Корженевского, топографа М. И. Чейкина, агронома Д. Д. Букипича, геолога Д. В. Наливкипа. Видел своими глазами Свена Гедина и Аурелия Стейна, Михаила Фрунзе и Павла Дыбенко.

Я поинтересовался, зачем нужно было возвращаться в далекий кишлак, ведь легче жить в городе. Старик грустно посмотрел на меня и сказал, что жить можно где угодно, а умирать надо на родине…

Рассказчик умолк. Мы еще долго сидели, каждый по-своему мысленно перебирая чужую жизнь, такую долгую и необычную.

РАССКАЗ О ХАИТСКОМ ЗЕМЛЕТРЯСЕНИИ