На перепутье миров

«Спасти вашего малыша не удалось, он был слишком слаб…»…

… — Ты почему не моешь? — санитарка протиснулась в полуоткрытую дверь туалета, — тебе, что было сказано? Или хочешь, чтобы тебя снова мужики отмутузили? Так мы это быстренько устроим. Ну-ка сейчас же за тряпку, а то Веру Сергеевну позову.

Алекс, встряхнув головой, очнулась от нахлынувших воспоминаний.

— Сейчас буду мыть. Просто руки и ноги трясутся.

— Да ладно, перекури, — почему-то подобрела санитарка, — а то ночь ведь, да еще после таких уколов, какая с тебя работница? Только до утра помой, хорошо?

— Хорошо. Спасибо, — у Алекс даже слезы выступили от такого неожиданного проявления человечности…

— Так, я не поняла, — тут же нарисовалась медсестра, — ты что не работаешь?

— Да вот же! — тут же поменяла тактику санитарка, — Я ее заставляю, а она грубит. Нахалка! Таких в тюрьму надо, а не в больницу. Хамка! Убийца!

— Через полчаса проверю, чтобы все было вылизано, — медсестра поднесла к носу женщины небольшой, но крепко сжатый кулачок, — А то я тебе…

«Эх, попалась бы ты мне на воле!», — зло подумала Алекс.

Она снова взялась за работу. Руки «ходили ходуном», но Алекс отжимала тряпку и терла, терла полы и загаженные больными унитазы…

… — Это хорошо, что ребенок умер, — тогда в роддоме услышать такие слова от медиков было для нее почти смертельно, — какая из нее мать? Шизофреничка!

— Правильно. Ей и рожать было нельзя. Что Бог дает, то все к лучшему.

И этот диалог, и последовавший за ним негромкий смех, разом решили в сознании Алекс судьбу ее бывшего мужа…

— Нет, ты этого не сделаешь, Алекс, — однако Юрий знал характер своей бывшей супруги и не сомневался, что сделает. И сделает очень легко.

— Не бойся, тринадцатый этаж — это невысоко, — обезумевший взгляд женщины не указывал на сострадание.

— Знаешь, зачем я сюда приперся? — мужчине было страшно, и это виделось невооруженным взглядом, — я поверил, что ты хочешь показать мне что-то важное…

Он хотел обойти ее со стороны, но Алекс, предвидя это, заранее отрезала ему путь к отступлению, заведя в самый угол крыши. А сама стояла прямо перед ним, и готова была броситься наперерез в любую секунду. Подергавшись, мужчина остановился и опустил руки.

— А я и покажу. Покажу город, в который ты меня притащил и обещал сделать счастливой. Посмотри. Красивый, правда? Покажу небо. Чистое, светлое, голубое. Именно туда улетит твоя поганая душонка…

— Алекс, ты ведь знаешь, я люблю тебя, — попытался схитрить мужчина, — Давай сойдемся. Будем жить хорошо…

— Трусишь? — Голос Алекс задрожал, — Не бойся, я лишь делаю тебе добро: ты раньше меня встретишься с сыном.

— Нет, Алекс, нет…

— Да, милый, да! Кий я! — больших усилий не потребовалось, чтобы провести отработанный прием, и тело мужчины грузно полетело вниз с тринадцатого этажа.

— А-а-а-а-а-а…

Алекс с высоты понаблюдала за распластавшимся на земле телом, которое когда-то было ее мужем, и, презрительно плюнув, пошла вниз…

…Через полчаса, на счастье Алекс, медсестра не пришла, а явилась к утру, когда работа была уже закончена.

— Молодец! — удовлетворенно произнесла медичка, — можешь отдыхать.

Какой там отдых!? Алекс чувствовала себя замарашкой этой ночной работы, и запах от нее исходил такой, что не подойти.

— Фу, как от тебя воняет! — покрутила носом медсестра.

— Не сомневаюсь. Надеюсь, могу теперь сходить в душ?

— Щас! Когда всем открывать будем, тогда и сходишь. Специально для тебя открывать не буду.

— В вас есть хоть что-то человеческое? — Алекс почувствовала комок в горле.

— А в тебе? На твоей совести труп, и ты говоришь о человечности?

— Ну ладно, я, человек конченый, но ведь вы же давали клятву Гиппократа…

— Нет, не давала. Никому я ничего не давала, так что мне не стыдно. Какое ты заслужила к себе отношение, такое и получай. К нормальным больным мы относимся нормально, а ты — убийца, не человек.

У Алекс кровь прилила к лицу, и перед глазами пошли мутные круги.

— Значит, по-вашему, я — не человек?

— Нет. Ты — уродец жизненный. От тебя никакой пользы. Ты — прыщ на теле общества, который надо безжалостно удалить.

— А вы не боитесь такое говорить не человеку, убийце? Ведь мы с вами здесь одни.

— Знаешь, милочка, я здесь работаю тридцать пять лет, и уже никого и ничего не боюсь. Я видела и не таких крутых. На моем веку вас, психов, перебывало тысячи. Если ты меня хоть пальцем тронешь, испытаешь все ужасы жизни в психушке, уж поверь мне.

— А если я свалю раньше, чем обнаружат ваш остывающий труп?

— Ох, дура, дура! Да за последние тридцать пять был лишь один случай побега и то неудачный. Так что, пожалуйста, в добрый путь! Ну, что, начнешь убивать?

Алекс очень хотелось размазать по стенке эту самонадеянную фифу, но она понимала, что наживет себе новые неприятности. Поэтому она лишь пробормотала сквозь зубы:

— Ненавижу! Копилка гребаная.

— А я от тебя любви и не требую, — засмеялась медсестра, — мне она, твоя поганая любовь, ни к чему. Меня есть, кому любить. В отличие от тебя. Ладно, иди в душ, пока никого нет, а то потом не прорвешься…