На пересечении

— Уважаемые горожане! Мои дорогие братья и сестры! Я от всей души желаю поздравить вас с этим удивительным праздником, который заставляет наши сердца биться в унисон. В этот день нет ни господ, ни простолюдинов — мы все равны, мы все находимся в одной толпе, лишь иногда поднимаясь на эту сцену, чтобы развлечь друг друга. Все мы — одна большая счастливая семья, которая может подать исключительный пример другим городам. Трудолюбие, сострадание, взаимопомощь, уважение, любовь и доверие — все это делает нас жителями самого уютного, самого пригожего, самого процветающего города южных земель. Для меня большая честь жить в одном городе с такими порядочными и достопочтенными людьми. Мы не скрываемся за высокими стенами замков, а живем рядом, бок о бок, с легкостью преодолевая возникающие трудности. В своих спектаклях я освещаю те стороны жизни, которые нам неведомы. За подобными ситуациями мы можем наблюдать только со стороны, ужасаясь и негодуя, что подобное где-то происходит по-настоящему. Теперь, мои дорогие, я ухожу со сцены, но перед этим объявляю, что начинается очередное ежегодное путешествие по страницам жизни!

На этой ноте Амбридия закончила свою пафосную речь и протянула руки навстречу зрителям. Слова о начале спектакля были восприняты с ликованием, и люди выразили его бурными аплодисментами. В эту минуту госпожа Бокл на миг закрыла глаза, наслаждаясь всеобщим вниманием и, быть может, даже испытывая к присутствующим некую извращенную любовь, которую способна чувствовать хозяйка псарни, готовясь бросить собакам сочащийся кровью кусок.

Затем Амбридия посмотрела на Родона, с удовольствием замечая, что он помрачнел. Двельтонь глядел на толпу с тенью отвращения, но что-то еще примешивалось к этому чувству, что-то похожее на опасение или даже страх. Конечно же, Родон еще до конца не осознавал, что означает подобное ощущение, или не хотел осознавать принципиально. Вот только этот страх действительно присутствовал, пускай даже в столь завуалированном виде.

На личике юной Двельтонь тревога отражалась куда более явственно. Она скользила взглядом по толпе, слишком быстро перекидываясь от одного лица к другому, и, когда раздались аплодисменты, по коже девочки вдруг побежали мурашки. Тогда она повернулась к Эристелю, но в этот раз его глаза показались ей пугающе пустыми. Лекарь смотрел куда-то перед собой, не видя ни толпы, ни Амбридии, ни кого-либо вокруг. Он ушел в свои мысли, словно желал абстрагироваться от происходящего, прервать с ним любую связь, как человек, который в один день увидел слишком много смертей. Это безразличие показалось еще более отталкивающим, чем ликование толпы, отчего Арайе захотелось позвать Эристеля по имени, как-то отрезвить его, чтобы невидящие глаза лекаря вновь посмотрели осмысленно.

Спектакль состоял из четырех частей. Со стороны он мог показаться шутливым кривляньем, где нелепые люди совершали не менее нелепые поступки. Характеры персонажей были гипертрофированными, фразы пафосными, жесты кричащими, отчего происходящий на сцене каламбур ежеминутно вызывал взрывы хохота. Вот только Родон Двельтонь так ни разу и не улыбнулся. Не улыбались и еще несколько жителей города. В первую очередь Шаоль Окроэ.

Когда на сцене появилась взлохмаченная рыжеволосая девица в зеленом платье, девушка смертельно побледнела. Хотя Амбридия и окрестила свою героиню Наоль Макоэ, никто не сомневался, о ком на самом деле идет речь. Люди все чаще оглядывались на девушку, весело зубоскаля и указывая на нее пальцами. В сценке актриса носилась от мужчины к мужчине, бесстыже задирая перед ними юбку, и те с удовольствием заглядывали туда.

В одном из актеров Эристель узнал себя: то был придурковатый персонаж по имени Эриэл, который был занят тем, что таскал с собой гору книг, надеясь тем самым казаться умнее в глазах окружающих. То и дело свои книги он терял, спотыкался о них, падал, стукался головой о пол, отчего толпа начинала гоготать еще громче. В конце сценки Эриэл оказался единственным, кто оттолкнул от себя Наоль, после чего актриса вышла вперед и громко выкрикнула мораль сей истории: мол, лучший мужчина тот, который ценит женщину не за внешность.

Горожане ликовали. Часть из них весело пялилась на Эристеля, но большинство тыкало пальцами в Шаоль. Девушка вздрогнула, когда один из мужчин положил ей руку на бедро и, дыша в лицо перегаром, промурлыкал:

— А чего это ты ко всем ходишь, а ко мне до сих пор не заглянула? Хочешь, я…

Девушка с отвращением оттолкнула от себя мерзкую ладонь и попыталась протиснуться через толпу, чтобы поскорее покинуть площадь. Но горожане не собирались так легко отпускать свою добычу. Никто из присутствующих не желал даже на миг вспомнить о том, что далеко не все сценки Амбридии являются правдивыми. Теперь каждый считал своим долгом показать, как он относится к падшим девкам, как решительно осуждает их, и пускай хотя бы одна такая блудница получит по заслугам.