На пересечении

— Так вот к кому таскаются наши мужья, — с презрением произнесла какая-то женщина, и Шаоль почувствовала, как кто-то из присутствующих больно ударил ее локтем по груди.

— Дрянь, — прошипела другая дама. — И не стыдно тебе в глаза людям смотреть? А еще корчила из себя невинность! Потаскуха!

Еще несколько горожанок ядовитым эхом повторили это оскорбление. Ненависть и ярость плескались в их глазах, но куда больше девушку испугали мужчины. Она чувствовала их грязные прикосновения, не в силах отстраниться от всех разом. Слезы застилали Шаоль глаза, но она изо всех сил пыталась не расплакаться прилюдно. Подобное проявление слабости непременно раззадоривало толпу еще больше, потому что считалось, что хнычут только виноватые.

Заметив странное волнение в толпе, Родон отдал приказ стражникам выяснить, что происходит, и, если потребуется, разогнать особенно буйных. Затем он посмотрел на Эристеля, пытаясь по его лицу понять, как лекарь воспринял насмешку Амбридии в свой адрес. Двельтонь ожидал увидеть обиду, досаду, непонимание или, в крайнем случае, натянутую улыбку, говорящую, что все увиденное забавно, и он сам не прочь над собой посмеяться. Однако лицо Эристеля было совершенно непроницаемым. С таким же успехом Двельтонь мог смотреть на каменную статую, и это спокойствие несколько удивило Родона.

— Эристель, вы, главное, не воспринимайте увиденное слишком серьезно, — небрежно произнес он, желая разбавить гнетущую паузу. — Вы, как чужеземец, можете подумать, что подобными кривляниями вас желали оскорбить, но, поверьте мне, актеры Амбридии Бокл изображали даже меня, и этот каламбур совершенно не относится к вам лично.

Эристель перевел взгляд на собеседника, и его губы наконец тронула улыбка. Видимо, он все-таки решил сделать вид, что ему было смешно, но при этом слова, которые произнес лекарь, почему-то не вызвали у Родона желания улыбнуться в ответ. Они должны были прозвучать, как шутка, но глаза Эристеля не смеялись, а улыбка выглядела, как безобразная трещина на фарфоровой маске.

— Господин Двельтонь, — мягко произнес он. — Если вы опасаетесь, что после всего увиденного я начну травить местных жителей, то ваши беспокойства совершенно напрасны. Это слишком долгий и утомительный процесс, и вы вычислите меня раньше, нежели мои действия принесут ожидаемый результат. Посему я удаляюсь, чтобы поскорее приступить к разработке оружия, которое уничтожит всех моих обидчиков разом. Благодарю вас за то, что приютили меня в своей ложе, и желаю вам приятного вечера. Госпожа Двельтонь, мое почтение.

С этими словами Эристель поднялся с места, отвесил поклон сначала девочке, затем Родону, после чего неспешно направился прочь. Арайа тихо хихикнула, но взгляд отца мигом стер с ее лица неосторожную улыбку. В толпе послышался свист, кто-то начал кричать лекарю издевательские шутки, но тот ни разу не обернулся.

— А я бы не сильно расстроилась, если бы он отравил парочку горожан, — произнесла Арайа, провожая Эристеля взглядом.

— Ты не должна говорить подобного, — Родон чуть нахмурился, а затем, усмехнувшись, добавил: — Впрочем, запретить тебе так думать я не могу.

В эту же самую минуту феодал принял окончательное решение, что больше ни одна постановка Амбридии Бокл не будет показана в его городе. Остальные сценки высмеивали мужеложцев, игроков в азартные игры и ростовщиков, и, казалось, что эти истории не имеют никакого значения. Однако наутро все они разом обрели смысл.

Ночью в дом Шаоль Окроэ ворвались шестеро пьяных мужчин. Ее отца, Гринжи Окроэ, избили до потери сознания, когда он из последних сил пытался заступиться за дочь. Мать девушки затащили в подвал, где несколько раз ударили и бросили взаперти лежать на земляном полу. Саму Шаоль жестоко изнасиловали, после чего, не выдержав унижения, девушка повесилась в своей спальне на отцовском ремне.

В доме Овераны Симь тоже произошло нечто интересное. Когда девушка вернулась домой с выигранной суммой денег, дома ее уже ждал супруг. Хагал сидел за столом и кухонным ножом выскабливал грязь из-под ногтей. Сначала мужчина был ласков и буквально умолял Оверану отдать ему полученные деньги, чтобы он мог сделать ставку в игре в кости и, конечно же, приумножить их. Когда Оверана в очередной раз ответила отказом, в голосе Хагала послышалась сталь. Спустя несколько минут мужчина уже держал супругу за горло, а лезвие ножа утыкалось в щеку женщины. Он пообещал располосовать жене ее "шлюшье лицо", если она немедленно не отдаст ему деньги. Получив заветный кошель, он ласково поцеловал супругу в лоб и удалился восвояси.