На пересечении

Но о подвигах своего сына Дагль Иклив не был наслышан хотя бы по той причине, что избитых настолько запугивали, что те боялись даже заикаться о случившемся. Они говорили, что лиц нападающих не видели, потому что либо потеряли сознание, либо им на голову нацепили мешок. Тем не менее Дагль не мог время от времени не замечать разбитые костяшки сына, и осторожная догадка проскальзывала в его мыслях. Но он тут же отбрасывал ее прочь, словно дохлую крысу. Его замечательного сильного мальчика заприметил сам Инхир Гамель, который пообещал, что однажды возьмет Орана к себе в приемники и сделает начальником стражи. Таким образом мальчик попросту не может делать то, в чем его так подло подозревает собственный отец.

Корше попытался подняться на постели и едва не застонал. Боль вцепилась в него с новой яростью, вонзая свои зубы так глубоко, что юноша приоткрыл губы в безмолвном крике. Его лицо исказилось, но вот Корше наконец справился с приступом боли и, переведя дыхание, скользнул взглядом по незнакомой комнате. Он смутно помнил, как кто-то дотащил его до дома доктора Эристеля и оставил на пороге, откуда доктор его и подобрал. Юноша не мог знать, как сильно его изувечил Иклив с компанией, но уже представлял, в какой ярости будет пребывать его мать, если он в ближайшее время не появится дома.

«Небо, помоги мне», — в отчаянии подумал он, мысленно набираясь мужества, чтобы вновь встретиться с болью при попытке подняться. Корше решил досчитать до трех, но на цифре два дверь в комнату внезапно приоткрылась, и на пороге возникло существо, которое ночью юноша принял за галлюцинацию. Это был двухголовый человек, о котором то и дело говорили в городе, и которого Корше увидел только сейчас.

«Тригор… Торик… Тогар…» — имена копошились в памяти, словно черви, и, когда существо направилось к постели Корше, юношу внезапно охватила паника. Ему казалось, что он буквально кожей чувствует ненависть, исходящую от этого человека, и, когда двухголовый протянул к его шее жилистую руку с черными обломанными ногтями, с пересохших губ Корше сорвалось имя:

— Точи…

Существо замерло, словно раздумывая, что делать с услышанным, а затем его губы искривила плотоядная улыбка. Обе головы улыбались, словно предвкушая нечто интересное, а выцветшие глаза одной из них слепо пялились на испуганное лицо Корше.

— Пожалуйста, не надо, — прошептал юноша. — Я не виноват, что вас покалечили. Меня там не было. Умоляю, сжальтесь.

— С каких пор мольба оказывает должный эффект? — внезапно раздался холодный голос. Юноша вздрогнул от неожиданности, и на его лице снова появилась гримаса боли.

— Доктор Эристель, — вырвалось у Корше. — Я не знаю, чем разозлил его. Я только проснулся.

В тот же миг Точи медленно отступил назад, позволяя лекарю приблизиться к постели больного. Теперь существо замерло, опустив обе головы, словно провинившийся ребенок, вот только ощущение ненависти, исходящее от него, не проходило.

— Точи, как и я, не любит, когда его умоляют, — продолжил Эристель. — Когда-то он сам имел неосторожность умолять местных жителей, чтобы те не отрезали ему голову. Но, видимо, упустил какие-то важные детали, отчего мне доставили его практически обескровленным. Мне пришлось изрядно повозиться, чтобы вернуть его к жизни.

Корше судорожно сглотнул и затравленно посмотрел на существо.

— И как твое самочувствие? — в голосе лекаря послышалась легкая ирония, словно состояние больного юноши его скорее забавляло, чем тревожило.

— У меня все болит, — выдавил из себя Корше, все еще не сводя с Точи настороженного взгляда. — Можно ли как-то прекратить это?

— Я могу сломать тебе шею.

Теперь взгляд юноши в панике метнулся на бесстрастное лицо лекаря, пытаясь понять, шутит ли тот. Благо доктор решил развить свою жуткую мысль, отчего Корше испытал заметное облегчение.

— Больно тебе, потому что ты жив, — продолжил лекарь. — Тебе сломали несколько ребер, выбили челюсть и несколько зубов, разбили нос, а также практически проломили череп. Но голова ведь у тебя не болит. Не так ли?

— Вы правы, — растерянно отозвался юноша.

— Разумеется, прав. Потому что мне показалось, что именно головой стоит заняться в первую очередь.

Лекарь усмехнулся и протянул Корше пузырек с какой-то мутно-белой жидкостью. Юноша послушно выпил ее, не посмев задать ни единого вопроса. С таким же успехом лекарь мог подать ему яд.

С минуту ничего не происходило, но вот Корше вдруг почувствовал, как боль в груди начинает медленно исчезать. Однако то было не просто обезболивающее. Что-то происходило с костями юноши, отчего Корше начал испытывать легкое жжение. Он судорожно вдохнул, и его глаза широко распахнулись.

Спустя пару минут Корше сидел на постели, лихорадочно пытаясь собраться с мыслями, при этом больше не чувствуя даже намека на боль. Язык нащупал во рту восстановленные зубы, и юноша недоверчиво посмотрел на врача.

— Это невозможно…

Лекарь скользнул по нему презрительным взглядом: