На полпути

Дани хотел обстоятельно, не спеша объяснить, почему на трудодень приходится только двадцать пять форинтов. Прежде всего потому, что плохо спланировали. Постройку скотного двора совсем не включили в план, считая, что строительное предприятие, помимо квалифицированных рабочих, даст и подсобных, а подсобную работу члены кооператива делали сами. Не полностью был запланирован уход за скотом, так как коров собирались взять у крестьян только после постройки скотного двора, да и то лишь столько голов, сколько там разместится. Кроме того, бригадиры не умели учитывать трудодни и в первые недели записывали их не скупясь, лишь бы люди соглашались работать. Произошла так называемая «инфляция трудодней». Вдобавок, чтобы получить побольше трудодней, некоторые мошенничали, злоупотребляли доверием бригадиров. А из-за того, что надолго растянулась жатва, потеряли много зерна… Словом, не случайно на трудодень приходится всего двадцать пять форинтов, тут сказываются и ошибки в планировании и частые нарушения трудовой дисциплины… Но в такой напряженной нездоровой атмосфере невозможно было ничего объяснить. На предыдущих собраниях народ тоже поднимал неистовый крик, но через несколько минут замолкал. Прибегнув к усвоенному раньше приему, Дани начал говорить тихо, чтобы привлечь общее внимание, но теперь и этот прием не помогал. «Надо установить какое-то взаимопонимание с собравшейся здесь толпой, — подумал он, — иначе мне ничего не добиться».

Воспользовавшись секундной паузой, он крикнул:

— Если мы не будем работать, то и двадцать пять форинтов не придется на трудодень, поймите же это!

Гвалт еще больше усилился. У Дани закружилась голова, точно он долго простоял, застыв в почетном карауле. Он сел. И почувствовал свое полное бессилие, как в дурном сне, когда хочешь бежать, а отяжелевшие ноги не слушаются. Вдруг он вспомнил, что рядом с ним сидит Мока, и вздохнул с облегчением, как человек, пошевельнувший наконец во сне одной ногой. Он медленно повернулся к девушке и спросил ее молча, глазами: «Что нам делать?»

«Ты спрашиваешь не так, как обычно, — тоже взглядом ответила девушка. — Никогда тыне говорил: «Что нам делать?», а всегда: «Что мне делать?»

Наклонившись к Моке, потому что в страшном шуме иначе ничего нельзя было разобрать, Дани услышал:

— Откажись быть председателем. Они хотят, чтобы ты отказался.

Дани уже не ощущал ничего: ни разочарования, ни боли. Поднявшись с места, он помахал рукой, чтобы все замолчали. Его бледное лицо выражало решимость. Наступила тишина.

— Если я лично мешаю вам работать, тогда я отказываюсь быть председателем. Выбирайте другого, — сказал он и сел.

Зал ответил ему глубоким молчанием.

— С тобой, Дани, мы горя не знаем, — пробасил вдруг сидевший в углу мужчина и после многозначительной паузы прибавил: — А вот с кооперативом…

Кое-кто засмеялся, несколько женщин закричали визгливыми голосами:

— Деньги!

— Нам не хватит хлеба!

Но Дани уже держал зал в руках. Людей словно подменили. Никто не заорал: «Пусть отказывается! Мы выберем другого председателя, который даст нам больше на трудодень!» И никто не напал на защищавшего его крестьянина. Правда — и Дани прекрасно видел это, — в клубе не было завсегдатаев трактира, пивших на деньги Лимпара и Макаи, но они составили бы здесь меньшинство. Как ни странно, он успокоился.

— У всех есть запасы хлеба, — громко произнес он и, указывая на одну еще продолжавшую вопить женщину, добавил: — И у вас, тетя Рози… Двадцать пять форинтов на трудодень — верные деньги, если мы выкопаем картошку и свеклу.

— Перво-наперво покажите нам деньги!

К этим словам присоединилось значительное большинство. Кто-то высказался, что люди готовы примириться с кооперативом, если поверят, что в дальнейшем им не придется работать бесплатно.

Дани обеими руками ухватился за последнюю мысль. Действительно, другого выхода у него не было, и он поставил на голосование вопрос: если кооператив завтра рассчитается с ними за то, что уже сделано, намерены ли они работать? Громкое «да» прозвучало в ответ. Только кто-то один, прячась за чужие спины, возразил:

— А чем кооператив рассчитается? У него нет ни гроша.

— Это не ваша забота, — сурово ответил Дани.

— А-а! Нечего нас баснями кормить!

— Сейчас я поеду в банк и попрошу аванс, — объявил Дани. — Но я требую, чтобы все сидящие в зале, все до единого, тотчас пошли на свекольное поле. Ведь теперь конец сентября, и каждая минута дорога, как майский дождь.

В банке он не получил денег. Управляющий сказал ему, что кредит дают только на капитальное строительство, а не на выплату трудодней. Дани попросил ссуду под урожай будущего года, но и в этом ему отказали.

Из банка он пошел в райком партии. Подымаясь по лестнице, он вспомнил, что сегодня у него не было ни крошки во рту, но, чтобы не упустить Драхоша, решил не тратить времени на еду.

Без денег он не мог вернуться домой — он знал это, — а если секретарь райкома захочет, деньги будут.