На полынных полях

Вглядевшись, Рубахин обнаружил среди проносящихся мимо обломков те самые кружевные карнизы и наличники, которыми недавно он любовался в попутной деревне – Прядилихе – вроде, так она называлась.

Одна из досок, с добродушными резными львами, проплывала совсем рядом с берегом, Василий хотел выхватить её из потока, но не смог сдвинуться с места и даже пошевелиться – тело его не слушалось.

Тогда он посмотрел в сторону и задохнулся от ужаса: какие-то дети, одетые в странные лохмотья, стайками и поодиночке заходили в кипящий поток и тут же тонули, следом появлялись другие и также медленно и обречённо шагали в мутные волны.

Один из мальчишек возник совсем рядом, и изумлённый Рубахин разглядел, что это вовсе не дети, а маленькие старички ростом с трёхлетнего ребёнка.

Его старичок в смешной шапке-треухе и латаной холщовой рубахе ниже колен остановился и посмотрел на Василия мудрыми, скорбными глазами:

– Мы уже ничего изменить не можем! – тихо произнёс он. – Нам больше негде жить!

– Кто вы? – спросил Рубахин.

– Домовые мы, сударь мой, домовые! – старичок ступил в воду и прощально махнул рукой.

– Постой! – крикнул ему Василий. – почему вам негде жить? Надо переплыть эту реку – там же город! Там – Москва, полно домов!

– Ты не понял! – домовой обернулся и покачал лохматой бородой. – Мы ведь не в избах, мы в душах обитали …

Он уже зашёл в воду по грудь и обернулся ещё раз:

– Люди, попадая на тот берег, всё забывают: кто они, откуда они и зачем… Нам на том берегу места нет, так что – прощай, сударь мой, прощай…

Василий отчаянно рванулся и прыгнул в реку за домовым. Бурая вода закипела у лица мелкими пузырьками, она казалась отвратительно приторной, и её вкус напоминал пепси…

***

…Зеленые цифры на приборной панели засвидетельствовали, что проспал он ровно сорок семь минут. Рубахин не вспомнил своего сна, но проснулся с тяжёлой и неспокойной душой – эта поездка явно выбила его из колеи.

– Отдохнул немного, еду теперь к Москве! – доложил он по телефону жене. – Все подробности – дома!

– Молодец, что поспал! – одобрила его Наталья. – Но я всё равно волнуюсь, Василёк! Ты уж будь поаккуратнее! …

***

… В художественной мастерской на Китай-городе сделали для холста Бориса Рябинина подрамник и подобрали подходящую раму.

Демонстрируя Рубахину выполненный заказ, заметно подвыпивший хозяин студии Григорий Руднев поставил этюд на перепачканный красками мольберт и скрестил на груди могучие руки:

– Не слышал я такой фамилии среди художников – Рябинин, – задумчиво произнёс он. – Да это и неудивительно: мало ли гениальных мужиков по Руси безвестно сгинуло! Но этот не гений был, он был колдун – холстина такой силой заряжена, что я не советовал бы вам, Василий Никитич, её дома держать!

Василий и сам почувствовал, что обрамлённая картина стала ещё пронзительнее: глаза старухи с холста проникали прямо в душу невыразимым безмолвным укором, и от этого взгляда уже было невозможно отвернуться…

– Я несколько раз её завешивал, – признался художник, расправляя на столе упаковочную бумагу, – но не выдерживал и открывал снова, потом понял: вот такие глаза должны быть на хоругви, с которой уходит на битву наш последний полк – все умрут, но не дрогнет никто…

– Какой полк? – не понял Рубахин.

– Это мне картина тут как-то приснилась, которую я ещё должен написать, если с духом соберусь, она и будет называться «Последний полк»…

– А почему полк – последний? – заинтересовался Василий.

Художник помрачнел:

– Это особый полк, который ещё сражается за наши души, но и он скоро падёт! – Руднев нагнулся под стол и выставил початую бутылку водки. – По соточке?

– Не могу – за рулём! – отказался Рубахин.

– Жаль! – искренне огорчился художник, наливая себе водку в стакан, тоже весь в пятнах краски, как и все предметы в мастерской. – А то посидели бы, поговорили…

Стакан он опрокинул одним махом, тряхнул рыжей бородой и замер, закрыв глаза.

– Так что за полк у тебя, Григорий? – напомнил ему заинтригованный Василий, опасаясь, что Руднева сейчас развезёт.

– Да какой там полк, Василий Никитич! – художник махнул рукой. – Их и на взвод-то едва наберётся: нижние чины Достоевский и Есенин, поручики Лермонтов и Толстой, ещё десятка два-три имён – они ещё в строю, но скоро их перестанут читать – и тогда России конец…

Он завернул картину и подал свёрток Рубахину:

– Это длинный разговор, и что толку от наших разговоров – вон, взгляни в окно! – Руднев указал на вывески и рекламные баннеры, ярко сияющие в вечерних сумерках на другой стороне улицы. – Ни одной надписи по-русски! Теперь скажи мне, Никитич, где мы с тобой – в Китай-городе московском или в лондонском Сохо? И уж не красные ли фонари у нас горят на главных башнях?

Опасения Василия оправдались – художника развозило на глазах. Рубахин пообещал, что обязательно приедет к нему ещё раз – посмотреть «Последний полк»:

– Напишешь – обязательно зови!

Прощаясь, уже по-пьяному расстроенный, Григорий крепко тряхнул Василию руку:

– Поклон от меня Наталье Николаевне! – он кивнул лохматой головой на свёрток. – Дома всё-таки не вешайте…

Глава 4