На пороге

– А-а-а, – сказала она озадаченно, – но ты не провоцируй, чтоб не ускорилось. Я могу чем-то помочь? Понимаю, как уже глупо звучит…

– Нормально звучит, – заверил я. – Простое человеческое сочувствие, ты же вроде бы тоже в какой-то мере человек, хоть и женщина, да еще с такими мускулами.

Она на мгновение задумалась, я видел, как быстро потемнело ее лицо, а когда заговорила, голос тоже сел, стал совсем невеселым:

– Все? Поел?.. Может, теперь признаешься, что лажанулись? И начнем заново?

Я скривился, сказал со злостью:

– Дай бифштексу опуститься в желудок. А то будет несварение… Да, лажанулся, еще как лажанулся. Кто знал, кто мог подумать? Как же, раз старики, то именно они и должны жаждать бессмертия больше всех!.. Но, с другой стороны, мы вторглись на поле неизведанного. Никто не сталкивался с таким вызовом… Мы первые!

Она сказала торопливо:

– Успокойся. Только успокойся!.. Как будто кто-то тебя винит. Да и не ты лажанулся, а мы оба. И кончай с этим мужским шовинизмом, что за все отвечаешь ты.

– Как не винит? – спросил я убито. – Еще как…

– Кто?

– Я сам, – ответил я. – Ученый должен быть беспристрастен к себе первым. Остальные пусть идут лесом, мне их мнение фиолетово. Даже ультрафиолетово, что значит, вообще за гранью видимости. Ну идиот, я идиот… Так упорно переть по ложному следу…

Она снова махнула рукой официантке, а мне сказала с сочувствием:

– Это не ты выбрал.

– А есть разница? – спросил я. – Неважно, кто выбрал на самом деле, отвечает доминант, а значит, самец. Так что да, ошибся я. Нужно в самом деле вернуться к категории от сорока до пятидесяти. Именно они как раз доживут до самого момента достижения бессмертия… но не смогут ввиду преклонного возраста ждать, когда оно подешевеет до стоимости проезда в метро.

Я перехватил острый взгляд, по нервам пробежала пугливая дрожь, осторожно повернул голову, сам пугаясь своей возросшей чувствительности затурканного интеллигента.

Шагах в десяти крепко сложенный мужчина смотрит мимо, но чувствую, что это он рассматривал меня интенсивно и зло. Мозг моментально собрал в Сети все, что о нем было, тут же полез глубже, такое уж свойство нашего разума, никогда, гад, не успокаивается, пока не сведет нас с ума или не выведет в цари природы и венец творения.

В этом «глубже» все записи врачей, что хоть и не тайна, но как бы врачебная тайна, что не совсем тайна, а так, некоторая условность, кому попало разглашать нельзя, а не кому попало можно.

Григорий Окунев, сорок семь лет, здоров, трижды ранен, один раз тяжело, две контузии, воевал в Эмиратах, Йемене, Сирии, снова в Эмиратах, сейчас работает в охранной структуре… Ну да, конечно, все они в охранных, чтобы иметь право носить оружие. И эти структуры, судя по некоторым моментам, созданы только для того, чтобы несколько тысяч головорезов, вернувшихся из горячих точек, не расставались с оружием.

Она посмотрела на меня настороженно.

– Что-то увидел?

– Да, – ответил я. – Как прекрасен этот мир, посмотри-и-и…

– Иди к черту, – огрызнулась она.

– Пришел, – сказал я. – Разве ты не черт?.. А я, конечно, ангел… И как мы еще не подрались?

Она сказала с неудовольствием:

– Не люблю эти новые схемы воровства. То ли дело гоняться за грабителями и налетчиками… Там все ясно и красиво!

– Добро пожаловать в мир высоких технологий, – сказал я. – То ли еще будет. Ну что, кто у нас там первым из нового списка?

Я положил купюру в папку меню и, оставив ее на столешнице, поднялся.

Она вскинула брови в изумлении.

– У тебя и бумажные есть? Сам печатаешь?

– А для чего тогда принтер дома? – спросил я. – У меня рынок возле дома, у бабушек с клубникой все-таки в ходу бумага.

Мы вышли на улицу, дорога блестит, только что прошли поливальные машины, захватив струями и часть пешеходной части, все сверкает чистыми красками, даже камни булыжника под ногами не серые, а объемно стереоскопичные.

Чтобы не оглядываться, я подсоединился к видеокамерам кафе внутри и снаружи, этот Окунев за нами не пошел, но тут же позвонил кому-то по мобильнику.

– Ты как, – спросил я, – на скорости отстреливаться умеешь?

Она вскинула бровь.

– Что-что?

– Слежка продлится, – пояснил я. – Только нас передадут кому-то еще. Тот первый, похоже, понял, что спалился.

Она звучно фыркнула.

– Боевиков насмотрелся?

– Я их вообще не смотрю, – ответил я высокомерно. – Я белая кость и голубая кровь. Интеллектуал, мать вашу. Но и ты увидишь, если вас этому учили.

– Посмотрю, – ответила она с иронией.

Когда покинули кафе, я изумился ночному небу и тому, как моментально, пока мы ужинали, преобразился город. Не так уж и долго чавкали, но вошли в кафе из одного города, а вышли в другом: не менее ярком из-за обилия реклам и массовой подсветки зданий, но незнакомом и таинственном.

У меня какое-то иное мышление: ночной город для меня всегда что-то другое, как просто лес и ночной лес. Лес днем – это цветочки и мило чирикающие птички, а ночью страшно ухающие во тьме совы и злобно воющие волки, и хотя умом понимаю, что город днем и ночью почти тот же, но что есть ум, как не продолжение инстинкта?