На пороге

– Василь Василич, – тронул его за рукав заявившийся с ним же амбал, кажется, один из тех двух колхозников-телохранителей, – не здесь же…

Фёдоров воззрился на своего громилу. Потом до губернатора дошёл смысл сказанного, он убрал руки, заставив обессилевшую от боли Лану повалиться на пол, оправил пиджак, передвинул на место сбившийся галстук, отдышался и попытался исполниться государственного достоинства.

– Забери её, пусть подождёт меня в машине, – бросил Фёдоров охраннику тоном, в котором слышны были ещё нотки подавляемого животного бешенства. – Пожалуйста, – добавил он, что прозвучало таким жутким диссонансом с предшествующей сценой и речами, что даже его собственный телохранитель опешил, застыв на мгновение от неожиданности.

Лана, немного пришедшая в себя, попыталась сопротивляться, но охранник взял её в охапку и под её крики буквально вынес из помещения.

Маскируя конфуз, Фёдоров с нарочитой деловитостью обратился к вошедшему вместе с ними человеку с волчьей сединой:

– Как это, объясните мне, у вас тут гражданских лиц так вот допускают в ваше учреждение?

Тот улыбнулся улыбкой, которая сделала бы честь макиавеллевскому Государю:

– Видите ли, господин губернатор, она выдала себя за вашего представителя. Но вы совершенно правы, у нас всё, здесь происходящее, регистрируется, и виновные, конечно, должны будут понести наказание.

Фёдоров посмотрел на собеседника злобно – исподлобья, задумался, взялся за дужку очков, отпустил.

– Я думаю, что мы можем забыть об этом, – предложил губернатор теперь уже почти любезно, – я со своей стороны позабочусь, чтобы вовлечённые гражданские ничего не разглашали…

– Конечно, – кивнул тот, – мы можем забыть о том, что здесь вообще кто-то был. Главное, чтобы от гражданских потом оставалось поменьше шуму и пыли.

Фёдоров подумал ещё, затем медленно направился к выходу. На пороге он обернулся и бросил полный ненависти взгляд на Чёрного. Было ясно, что для губернатора вопрос личной мести не закрыт и что он не остановится, пока не удовлетворит свою жестокую потребность.

Чёрного в данную минуту этот факт волновал меньше всего. Молодец, державший его шею в захвате, пережал сонную артерию, и Чёрный ещё приходил в себя. Но он уже успел услышать последний обмен фразами между офицером ГСБ и Фёдоровым. «Гражданские» – это Лана. Она собиралась что-то объяснить. Что-то важное. Быть может, почему она так согласно способствовала стараниям Фёдорова уничтожить Чёрного. Было ясно, что она пришла сюда без ведома губернатора. И что этого было достаточно для того, чтобы в мелкопородистой подозрительной душонке этого чиновника пробудилась жгучая ревность. Отсюда был его взгляд, налитый до краёв злобой. Он растерзал бы Чёрного на куски, но последний уже попал в лапы к куда более опасному хищнику. И поэтому все свои комплексы Фёдоров теперь выместит на Лане. И, вероятно, не остановится перед убийством. Что понимал этот матёрый волк из ГСБ, попросивший только не оставлять следов. Эдакая санкция – в обмен на понимание губернатором того, что Чёрный сейчас принадлежит ГСБ.

Чёрный хотел что-то сказать, но травмированная гортань отказывалась подчиняться командам мозга. Как в страшном сне, Чёрный видел надвигающуюся смертоносную угрозу, всё чувствовал, всё слышал и понимал, но был нем и бессилен. Ни предупредить Лану, ни спасти, ни скрыться самому. Ему почудилось, будто острое лезвие холодит грудь, медленно вонзаясь ему в сердце. Он кашлянул слабо. Это было скорее похоже на выдох.

Седоватый глядел на него и усмехался. Усмешка эта была куда страшнее, чем злобный взгляд Фёдорова. Враждебной была усмешка и эта комната, и железный холодный стол. Всё было чужое. К горлу подступала тошнота. В носу стоял запах химикалий, медленно выветривавшихся из его крови. Острое отторжение будто невидимыми колючками выросло на его коже. Это не он, не здесь, этого не могло быть. Непринадлежность заполнила его сознание до краёв, перемешавшись с затуманенным самоощущением.

Чёрный упал на колени. Его вырвало прямо на пожухлую траву. Он перекатился на спину и посмотрел в незнакомое серое небо. Затем поднял перед собой руки. Внимательно изучил их. Такие чужие, странные. Как всегда.

Было холодно. Сверху, кружась в медленном печальном танце, летели мелкие снежинки. Кажется, так они называются, эти необычные шипастые кристаллики. Тошнота отступила, но Чёрный продолжал лежать, боясь пошевелиться. Он очень осторожно и с недоверием перебирал в голове последние воспоминания – если они вообще были таковыми. И ему казалось, что осмелься он сейчас слишком резко двинуть рукой или ногой, то снова окажется там, взаперти, в полной власти этих циничных беспринципных существ – двуглазых, с четырьмя конечностями. То, что он сам был на них, очевидно, похож, представлялось Чёрному каким-то недоразумением.

Привычка к анализу победила. Он начал разбирать произошедшее по частям. Было несомненно, что его дар, его проклятье снова взяло над ним на какое-то время полный контроль. Он почувствовал грядущее, но затем нечто вдруг взяло и выбросило его сюда. Кстати, куда?