На пороге миллениума

Антоша это Антонина Петровна, хорошая знакомая моих родителей. Папа когда-то служил с её мужем. Теперь она на пенсии, но работает в Москве на Кировской улице в военных кассах. Это недалеко от Центрального почтамта. Вот она и достаёт мне билеты «туда и обратно». Без неё, я бы никогда не смогла отстоять невероятные очереди в обычных кассах. Приглашение от варшавской тётки Хали, у меня всегда в наличии.

Естественно, не успев войти в квартиру, затренькал телефон.

— Ну, всё! А я уже решил, что навсегда потерял тебя! — услышала я голос Глеба.

— Глеб я звонила тебе. Ты разве сидишь на месте? То трубку не берёшь, то сказали, что ты на выезде, — оправдывалась я.

— Тут дела такие! Ладно, ты как? Всё нормально? Я постараюсь сегодня подскочить, но не знаю когда, работы много.

— Понятно, постарайся, я уж очень тебя прошу. Я скоро опять уеду, так и не увидимся.

— Уедешь опять в Москву?

— В Варшаву.

— Что, Лёля нашлась? Она там?

— Если бы. Еду долг отрабатывать.

— Что ни день, то новость… Ладно, я сейчас не могу разговаривать. Смотри без меня ничего не решай, я приеду, обсудим.

Обсудим! Командир. Опять будет умничать. Ладно, надо ему вкусненькое приготовить. Может не найдёт причин ругать меня за неосмотрительность. Без меня наверняка опять похудел, на бутербродах живёт. Худой, длинный, как Кощей в джинсах. Хорошо, что я к маме заехала. Сказано, мамочка! Обо всём подумает. Затарила меня мясом. Я-то его почти не ем. Но мама всегда говорит, что мужчина без мяса звереет, поэтому женщина может готовить рыбу, но для любимого, после рыбки на закуску, обязательно мужу надо дать мяса. Ага! Я как увижу очередь в мясном отделе, так желание пропадает его готовить не то, что есть. Глеб сам набирает мясо на рынке, ему дешевле выходит, по понятным причинам. Господи, что из этого можно приготовить? Размышляя на эту насущную тему, я опять позвонила маме, — Мамуль, ты не обижайся, а что это за мясо?

— На что мне обижаться, детка? Это говядина, если верить ценникам и цене. Ты знаешь, это ещё благодаря Люсе мы смогли купить хотя бы это. Она узнала, что с утра выкинут мясо у Темерника. Новый магазин, знаешь? По два кило в руки давали. Очередь отстояли такую длиннющую! Мы столько пережили с ней, там такая драма была!

— Господи, у нас, что в очереди за мясом убивать стали? Что за драма?

— Представляешь, мы с ней стояли часа четыре. Ветер сквозной. Холодно. Наконец наша очередь в магазин уже вошла, а хвост очереди на улице остался. Осталось до прилавка человек двадцать, слышим крик на улице, шум, детский плач. Милицию зовут. Люся в очереди осталась, а я выскочила с некоторыми такими же любопытными из магазина.

— Мам тебе больше всех надо? Меня учишь, а сама? Время, сейчас какое страшное?!

— Ой, не говори! Опомниться не успела. Что значит массовый психоз. Выскочили на улицу, а там пожилой солидный дядечка армянин держит на руках маленького мальчика. Мальчик сам светленький такой, волосики беленькие, орёт, надрывается, — бабушка, я к бабушке хочу! — вырывается из его рук и ногами и руками бьёт мужчину. А тот держит его, не выпускает, уговаривает успокоиться. А вокруг женщины сумками мужичка бьют, орут.

— Чурка ребёнка украл! Понаехали гады!

Такое началось, думала, сейчас его растерзают! Тут через толпу пробралась женщина блондинка, русская на вид.

— Что вы делаете? — кричит, — это наш внук, остановитесь! Опомнитесь! Какой он чурка! Он здесь в Ростове родился! На Ростсельмаше вырос!

Мальчик бабушку увидел, сразу к ней на шею, — баба! Баба! — кричит.

Мужчина заплакал, еле произнёс, что люди, как вам не стыдно? Я родился на Двадцатой линии, родители мои здесь родились, войну мальчишкой пережил, с четырнадцати лет на «Ростсельмаше» всю жизнь на сварке!

И люди, как протрезвели. Притихли, руками разводят, мол, хотели как лучше. Говорят, что недавно ребёнка на Западном посёлке украли. Сразу и не поймёшь кто кому родственник. Озлобили народ, новые правители, посеяли вражду, ненависть в сердцах людей.

— А пара с мальчиком как?

— Как? Они, конечно, никакого мяса не стали дожидаться. Повернулись и пошли, женщина вся в слезах. Мужчина платочком глаза вытирает. Мальчик между ними идёт, смотрит на них, ничего не понимает. Они шли, а я на их спины осунувшиеся смотрела и тоже плакала. И почти все женщины заплакали. Правителей наших ругать стали. Знаешь, Ника, что-то ушло с этими переменами в стране, что-то все мы потеряли, или теряем. До сих пор сердце болит. Говорят, знаешь, что в Баку, в Сумгаите было? Ника, что делается? В очереди пока постоишь, такого наслушаешься! Вот Лионеллочка наша где-то. Что с ней, как она?

— Мамуль тяжело всё это. Ладно, ты успокойся. Выпей валерьянки. Я спросить тебя хотела кое о чём. Сейчас приду в себя после твоего рассказа и перезвоню.