На пороге прошлого

– Ты говоришь, что я чувствую себя в Белом мире как дома, – произнесла я. – Это неверно. Я не чувствую себя здесь как дома. Я и нахожусь дома, Шакин, и только так этот мир и воспринимаю. Он совсем не похож на мой родной мир, и люди там живут иные. Они могут остановиться, чтобы поприветствовать и обменяться новостями, если вы знакомы. Однако же при шапочном знакомстве, то есть не близком, попросту кивнут и пойдут дальше, если до тебя нет никакого дела. Незнакомые же люди и вовсе пройдут мимо. В маленьких поселениях могут обернуться и рассмотреть более пристально, но лезть с разговорами и вопросами не станут. Я хорошо ощутила эту разницу, когда Отцу было угодно отправить меня назад. И знаешь что? Я почувствовала себя неуютно. Мне ужасно не хватало вот этой вот непосредственности… простоты общения, которая была здесь. Если сравнить два мира, то я бы сказала, что мой отчий мир похож на полноводную реку, которая несет свои воды по уже сложившемуся руслу. Поток равномерен и довольно спокоен. А Белый мир – это ключ, бьющий из-под земли. Его капли разлетаются с задорным перезвоном, сияя в солнечных лучах яркими переливами.

– Как красиво ты сказала, – произнес Юглус, ехавший рядом со мной.

– И мне понравилось, – отозвался ягир, который советовал не вставать между нами с Ветром.

– Да, красиво, – не стал спорить Шакин. Он чуть помолчал, а после произнес: – Пусть никто не будет обижен, но ягиры говорят с тобой, хоть и едут охраной. И ты говоришь с ними.

Пояснять, что имел в виду каанчи, было лишним. Я прекрасно поняла, что показалось ему странным. Ягиры – мрачные и опасные тени, хранившие молчание на людях. Говорили, конечно, но мало и по делу. Невозмутимые и ко всему равнодушные изваяния, разившие быстро и без промаха. О чем вы, разумеется, помните.

Впрочем, вести беседы со своими телохранителями было не принято и в моем мире. Правда, тут как раз и была существенная разница. В моем родном мире разговаривать с охраной или прислугой было ниже собственного достоинства. А в Белом мире молчание больше обусловливалось укладом ягиров.

А сейчас Шакин наблюдал, как разрушился и этот негласный закон. Улыбнувшись, я посмотрела на Юглуса. Мой добрый друг и защитник ответил теплым взглядом, в котором таилась ирония, адресованная каанчи.

– Вот тут для меня разницы между мирами нет, – наконец ответила я. – От рождения я принадлежу знатному роду и за несколько лет до того, как я оказалась здесь, достигла и вовсе больших высот. Я говорю это не ради бахвальства. Попросту телохранители у меня были и там, только назывались они гвардейцами. Но наши взаимоотношения были похожи на нынешние. Они могли сопровождать меня в молчании, могли вступить в разговор, не опасаясь вызвать недовольства. Мы часто смеялись над шутками. Причиной тому мой нрав. Я легко схожусь с людьми, держусь с ними запросто и радуюсь, когда вижу ответное дружелюбие.

– Наше солнышко, – улыбнулся один из ягиров сопровождения.

– Благодарю, – смущенно произнесла я и на миг потупилась. Однако быстро справилась с собой и вновь посмотрела на каанчи. – Юглус и Берик и вовсе давно уже стали мне близкими друзьями. Я вижу в них братьев, а не телохранителей. И к остальным воинам отношусь с живейшей симпатией… они мне нравятся. А в Долгих дорогах иные порядки? – сменила я направление нашей беседы в нужную сторону. – Я знаю, что племена вы не выносите, но между собой?

Мы выехали за пределы Иртэгена, и саулы перешли на рысцу. Ветер уже несколько раз вывернул голову – он ожидал, когда я пущу его в галоп. Однако я пока не спешила насладиться скоростью бега моего скакуна. И направила его не к холмам, а на дорогу, которая вела и к кийрамам, и в Огчи, и в Каменный лес. Нет, в этом не было умысла, просто захотелось сменить привычное место для выезда верхом.

– Мы живем, как и вы, – ответил Шакин. – Но есть каан, а есть простые люди, и они не лезут к каану с вопросами. Если только есть важное дело, тогда подойдут, когда увидят. В Курменае даже так не тревожат каана. Идут к его подворью и просят выслушать. Только сам Кашур никого не слушает, с людьми говорит кто-то из его суров.

– Суры? – переспросила я.

– Да, как ваши ердэмы, только помогают иначе. Суры суд вершат, людей слушают, решения принимают от имени каана. Ему докладывают, но Кашур не вмешивается. Только если считает, что сур не прав. Тогда может отменить его решение или даже покарать, но это если его помощник зазнается. Каан превыше всех. Пока об этом помнят, Кашур милостив.

Я усмехнулась, окончательно поняв всё, что творилось в дайваре каана еще при первом появлении там Танияра. Они попросту были все правителями Курменая, для которых каан являлся почти божеством. Насколько искренне они его почитают, сказать сложно, но огорчать его явно не желали, чтобы не только не лишиться власти, но и жизни. Отсюда и это подобострастие и перелай у ног хозяина.