На пороге великих тайн

Однако шли дни и недели; все более густая сеть маршрутов покрывала зеленую пустынную долину, а месторождения все не было. Вначале мы каждый вечер приносили в лагерь массу образцов, казавшихся «подозрительными». Николай Петрович тщательно осматривал их и мрачно качал головой. Постепенно таких подозрительных образцов становилось все меньше, и наконец они совсем исчезли из наших рюкзаков. Их место заняли обычные пробы из осмотренных за день обнажений — будничные граниты, известняки, песчаники.

Серого кварца с вольфрамитом не было.

Наша уверенность поколебалась и начала таять.

Наконец наступил день, когда работы на Эс-Гардане были кончены. Предстояло переносить лагерь в соседнюю долину. Вечером раньше обычного мы собрались у костра. Настроение было подавленное, словно каждый чувствовал себя в чем-то виноватым.

Вечер был тихий и теплый. Темные силуэты тянь-шаньских елей четко рисовались на фоне бледно-оранжевого неба. Обрывистые уступы скал чернели над невидимой рекой. В верховьях долины, где белели едва различимые снега, вспыхивали и гасли редкие зарницы. Костер то пригасал, то, затрещав, вспыхивал снова и стрелял в сгущающуюся тьму снопами ярких золотых искр.

Николай Петрович, мрачно глядевший на огонь, вдруг поднял голову и задумчиво сказал:

— А все-таки, оно здесь должно быть. Мы его не нашли…

— Но мы осмотрели каждую скалу, каждую осыпь, — вырвалось у меня.

— Значит, плохо смотрели, — резко бросил Пахарев и встал. — Если закончим работу до срока, — продолжал он, — разыщем старого Насредина и чабана и вернемся с ними на Эс-Гардан еще раз.

— А если не хватит времени? — спросила Нина.

— Тогда в будущем году, — помолчав, ответил Пахарев откуда-то из темноты.

Мы переглянулись и пожали плечами.

Наконец нам повезло. В одной из соседних долин мы нашли мышьяковое месторождение. Оно оказалось крупным и очень интересным. Собрали большую коллекцию минералов, составили подробную геологическую карту.

Каждый из нас нашел по нескольку рудных тел[12]. Это было нетрудно. Кварцевые жилы с арсенопиритом[13] тянулись на сотни метров. Бурые, охристые пятна в обрывах были заметны издалека. Мы оказались первооткрывателями, потому что были первыми геологами, проникшими в эту долину.

Каждый вечер, возвратясь из маршрутов, мы азартно и шумно «крестили» находки. На картах уже пестрели названия: жила Большой Удачи, линза Муссолина, участок Ольги Щегловой, жила Обманная и множество иных.

После открытия месторождения Пахарев стал относиться к нам лучше. Ледяная стена, отделявшая его от нас, начала понемногу таять. Он стал менее язвителен и даже изменил свою излюбленную поговорку. Когда Нина нашла большую рудную залежь, он сказал:

— Два коллектора — хорошо, три — ничего, четыре, гм… — терпимо…

Это была большая похвала.

Как-то вечером, возвращаясь с Пахаревым и Сергеем в лагерь, мы заговорили об открытом нами месторождении.

— Николай Петрович, а когда здесь начнут разведки? — спросил я. — В будущем году?

— Едва ли так скоро, — ответил Пахарев, раскуривая трубку. — Месторождение, конечно, для Средней Азии большое… А возможно, и не только для Средней Азии… Транспортные условия — вот загвоздка. Они могут задержать начало разведок. Мы едва завели сюда лошадей. Нужно построить дорогу, поселок. А вообще нашей партии повезло: мы совершили крупное открытие.

— Такое месторождение слепой не пропустит, — вмешался Сергей. — А вот на Эс-Гардане искали, искали — и ничего… Но между прочим, вы, Николай Петрович, все-таки верите, что вольфрам там есть?

— Здесь тоже не все сразу открыли, — заметил Пахарев. — Пропустили же вы сначала жилу Обманную.

Сергей смущенно засопел.

Только в конце июля мы покинули наше месторождение.

Задержка нарушила план работ. В августе и сентябре пришлось сильно нажимать, чтобы наверстать упущенное. Лишь в половине октября удалось закончить геологическую съемку и тронуться в обратный путь на нашу базу.

Черные как негры, с выцветшими от солнца бровями и волосами шагали мы по пыльным дорогам.

Усталые лошади, навьюченные образцами и пробами, неторопливо плелись одна за другой, потряхивая ушами и припадая на сбитые копыта. Наши изодранные колючками спецовки пестрели разноцветными заплатами. У Пахарева очки были завязаны шнурком от ботинок, а на лысой голове вместо унесенной ветром шляпы красовался тюрбан из полотенца. Мы с Сергеем отпустили за лето бороды. У Сергея борода выросла черная, а у меня пятнами — пеговатая.

Когда мы проезжали через кишлаки, мальчишки-узбеки стайками бежали вокруг нашего каравана и кричали:

— Сакал, сакал…[14]

Караван спускался все ниже, навстречу теплу, хлопковым полям и виноградникам. Мы уходили от осени к лету.

А в горах осень уже наступила. Пожелтела листва тополей и мохнатые кроны платанов. Все чаще моросил дождь. Тучи серовато-белым занавесом закрывали гребни хребтов.

Нам казалось, что не может быть и речи о вторичной поездке на Эс-Гардан. Мы с Сережкой про себя, а Нина с Ольгой вслух мечтали только о возвращении в Ленинград.