На пределе!

— Ну почему бы давно так не сделать, ведь так просто! — хлопал себя по коленям широкими ладонями Курносов.

— Гениальное всегда просто! — вставил Мацафей.

Понравился проект и нам с Кондратенко. Директор, повеселевший, выпрямившийся, как после сброшенной с плеч тяжелой ноши, обратился к Абросимову:

— Иван Анисимович, посылай плотника Лаверова на эстакаду, он быстро все сделает.

Тот с трудом встал с корточек на ноги, прислонился к косяку, покашлял, проговорил угрюмо:

— Не сделает плотник Лаверов.

— Это почему же? — насторожился Кондратенко.

— Умер он сегодня утром, в четыре часа.

— Что с ним? Я его вчера видел, — недоумевал директор.

— Что? Что и у меня — туберкулез. С последней стадией ходил мужик, как и я. Сопротивлялся, — спокойно пояснил Абросимов.

— Тогда посылай Рыжкина, — предлагал директор.

— Сегодня не могу… — размышлял Абросимов. — И завтра — тоже. Рыжкин у нас гробы делает. Для Лаверова нужен… Ну и для колониста, вчера умер. Сердце…

Наступило молчание. Печальное сообщение Абросимова расстроило присутствующих. И не сразу ими снова овладели суетные мысли о практических своих ежедневных делах.

— А эстакаду сделаем, — продолжал после некоторого раздумья Абросимов. — Я Клепцова поставлю. Он все сделает, как нужно. Сутки, двое будем работать, но эстакада будет. Заводу остановиться не дадим!

Расходились несколько успокоенными. Кондратенко задержал Бабушкина. Мастеровитый Бабушкин всегда что-то конструировал, изобретал, строил разные приспособления, долженствующие, по его мнению, сделать переворот в кирпичном производстве. Некоторые его приспособления и аппараты приносили пользу, другие (их было больше) выбрасывались на свалку металлолома. Нынешней зимой он был занят сборкой трактора из деталей, привезенных с фронта немецких и наших танков на переплавку на завод Амурсталь. Недавно мы с Кондратенко осмотрели эту чудо-машину. Бабушкин окрашивал ее красной краской. Он хвалил немецкий мотор, снятый с танкетки, обещал через неделю трактор запустить, и тогда все транспортные проблемы будут сняты с повестки дня.

— Мне только два шарикоподшипника требуются. Найдет Ситников — трактор на ходу, — пообещал Бабушкин.

По совету Кондратенко отправляюсь на завод Амурсталь, где работает механиком цеха наш общий знакомый Петр Брудновский. Рослый, красивый, представительный, с приятным бархатистым баритоном, он был удачлив, этот Брудновский, которого все товарищи в шутку называли пан Брудновский. Он еще перед войной ушел с кирпичного завода, где кантовался в механиках, ровным счетом ничего не смысля в машинах. В те времена некомпетентность не считалась большим пороком. Я очень сомневался, что Брудновский, став механиком на строительстве Амурстали, а потом и на самом заводе, за эти годы чему научился. Он всегда имел под рукой безропотных, бескорыстных умельцев, находив их с необыкновенным чутьем. Они давали ему идеи, материализовали их в конкретных вещах. И не обижались на Брудновского, но даже считали, что обязаны ему за его организаторские способности и невероятную пробивную силу. Тут уж пан Брудновский был непревзойденным мастером, стержнем, основой этого мастерства были обаятельная внешность и почти детское бесстыдство. Изгнанный в двери, он тут же влезал в окно…

Брудновский встретил меня радушно, обнял своими могучими ручищами борца, влюблено глядел на меня воловьими глазами, говоря с этакой экзальтацией:

— Генаша, дорогой ты мой! Сколько лет, сколько зим! Рядом живем, а видимся? Ты надолго? Торопишься? А может ко мне домой смотаем, там моя Надья спроворит нам что-нибудь, а? Спиртику, по наперсточку? Нельзя, говоришь? Жаль. Подшипники? Да обожди ты с этими подшипниками, дай поговорить, посмотреть на тебя…

Так он разговаривал со мной, и я, как всегда невольно поддавался его обаянию, его неподдельной радости, какую излучали его глаза. Ну никак не мог я заставить себя не смотреть на него если не умиленно, то по-братски снисходительно (что с него возьмешь!), но не рассудочными глазами человека, не раз обжегшегося на этой обаятельности.

А Брудновский рассказывал мне о своем героическом участии в строительстве Амурстали, о том, как неделями не вылезал из котлованов, «пропадал» в узких ходах воздуходувных трубопроводов мартеновских печей, «выдавал блестящие идеи». И что вместе с другими передовыми строителями он был награжден орденом Трудового Красного Знамени. И я верил. Да, сидел сутками в обжигающих холодом трубах, бродил по колено в ледяной воде в котлованах — все было на счету Брудновского. Вместе с тем не было — я в этом уверен — главного — нужности всех его подвигов в общем деле. Этот добродушный и хитрый хитростью прирожденного лентяя человек представлялся мне во всей этой героической эпопее крыловской мухой на роге вола…