На предельной высоте

4 марта был арестован при выходе из своей квартиры в европейской части еще один советский гражданин — Корнилов. Он весьма удивился этому. Правда, Корнилов был профессиональным агентом. Но от дела о покушении к нему не тянулось ни одной нити. Стало ясно, что турки ищут козла отпущения, и что какая-то спецслужба — скорее всего германская разведка — надоумила их арестовать двух попавших когда-то в её поле зрения офицеров советской разведки. Кто же конкретно был организатором покушения, турки, разумеется, не знали.

Обстановка вокруг консульства сложилась крайне напряжённая. Офицеры разведки, работа которых в значительной степени зависела от нормальных условий работы консульства, пришли к выводу, что Мордвинову нужно сдаться турецкой полиции. Особенно хорошо это понимал Эйтингон: каждый день такой осады делал работу агентов в Стамбуле всё более сложной.

Два дня ушло на то, чтобы объясниться с Москвой и получить у неё разрешение на добровольную сдачу Мордвинова турецким властям. Эйтингон пришел его проводить.

В своих воспоминаниях Мордвинов замечает, что перед тем, как выйти из консульства, они присели «на дорожку», помолчали, как положено. А когда уже были у двери, Эйтингон, положив ему руку на плечо, спросил:

— Знаешь, зачем этого Папена на самом деле надо было убрать? У него, если вдруг «Гитлер капут», самые высокие шансы заменить фюрера. И он не шизофреник. Он живо с Англией и с Америкой заключит мир. И мы с Германией — один на один…

— И что это меняет? — угрюмо спросил Мордвинов.

— С точки зрения того, что сделано, — ничего. Но ты должен знать: нам нужно, чтобы взрыв выглядел делом рук немецких спецслужб. И для немецкого генералитета, и для турок. Вроде поджога рейхстага. Официально пусть звучит что угодно. А про себя чтобы думали — фон Папен участвовал в спектакле, цель которого — втянуть Турцию в войну. Чтобы немцы так думали и турки.

— Понятно, — кивнул Георгий. — Красивая задача. Стоит того, чтобы её решить.

Перед выходом Мордвинова на улицу они обнялись. Мордвинов держал в руке красный чайник, с которым не расставался никогда.

Сказать, что Георгий не испытывал ни малейшего волнения, было бы неправдой. Хотя он и уверял себя, что у турок ничего нет против него, он мог и ошибаться. А кроме того, не обязательно им было что-то иметь. Вопрос с советскими агентами, судя по всему, был для них уже решён.

После задержания без предъявления ордера на арест Мордвинов был переправлен в Анкару, помещён в одиночную камеру, и начались допросы. То, о чём его спрашивали, сразу показало Георгию, что у турок и в самом деле нет против него никаких реальных улик. Распознали ли они в нём и Корнилове агентов или их кто-то на них навёл, не имело в данном случае особого значения: доказать причастность первого и тем более — второго к состоявшемуся покушению они просто не могли. Но выслужиться перед немцами, видимо, хотелось. Поэтому турки сделали ставку на лжесвидетелей, пошли проторённой дорожкой фабрикации дела.

Постепенно участники операции разными путями покидали Турцию. Во второй группе выехала Муза Малиновская. Лишь через полгода они с Эйтингоном увиделись вновь.

Процесс продолжался весь апрель, май и половину июня. Права подсудимых Мордвинова и Корнилова нарушались судом постоянно.

Папен на Нюрнбергском процессе. Ему удалось выйти сухим из воды

Мордвинов не знал турецкого языка; ему отказывали в переводе документов на русский. Не вызывали свидетелей, которых он просил допросить. Вместо судебных допросов Абдурахмана и Сулеймана судьи ограничились зачитыванием следственных протоколов. Просьба пригласить к защите советских адвокатов была отклонена. Оба подсудимых защищали себя сами. Но представить им для изучения все материалы суд также отказался.

Мордвинов строил свою защиту на том, что взрыв был рассчитан таким образом, что его действие было всего на два-три метра, а до фон Папена расстояние было в десять раз большей человек, убитый при взрыве, не пытался бросить пакет в гер-майского посла. Наоборот, он нёс пакет, прижав его к груди. Мордвинов доказывал тем самым, что было не покушение, а инсценировка его, в результате которого фон Папен должен был остаться — и таки остался — целым и невредимым. Германский посол после этого спектакля, как утверждал Мордвинов, уселся в автомобиль военного атташе, который ждал его в каких-нибудь ста метрах от места действия (причём тоже появился там, видимо, не случайно!) и доставил фон Папена в посольство.

Красноречие Мордвинова не подействовало на судей, как не подействовали и жалобы обоих обвиняемых на целый ряд нарушений процессуального характера. Кроме того, турецкое правительство твёрдо решило показать и русским, и всем другим соседям, что в своём доме они не потерпят терактов любого рода.