На Пришибских высотах алая роса

– Вообще, по уставу не положено вести разговоры и засорять сеть. Мы имеем право передавать только сообщения о наблюдениях. И я не знаю, как отреагируют на то, что я рассекретила пост.

– Не ты его рассекретила, а я обнаружила. Ты скажи, что Соня Кирилюк. Меня командование знает. Я на хорошем счету и награды у меня есть.

– Покажи.

– Я не смогла ничего найти.

– Ну, и что ты хочешь? Документов у тебя нет, формы нет, наград, кроме часов, нет! Меня могут под трибунал отдать только за то, что я разговариваю с тобой. Может быть, ты шпионка немецкая. Вон и отец у тебя немец.

– Что же мне теперь делать?

– Иди и пытайся перейти через линию фронта, и никогда и никому не говори, что видела меня, что знаешь меня.

* * *

Нелегок был Сонин путь к своим. Сколько радости было, когда она, наконец-то, перешла линию фронта. Но эту радость вскоре погасили дотошные следователи. Конечно же, никто не поверил в ее честность и непогрешимость репутации. Ее долго допрашивали, запутывали, обвиняли, и направили пулеметчицей в особое формирование при стрелковой дивизии.

За окном вагона проплывали дороги и переправы, забитые войсками и толпами беженцев, а над ними густое облако пыли. Тысячи людей, усталых, измученных, одетых кое-как… Женщины с малыми детьми на руках и тачках, старики и старухи с котомками за спиной, колхозный скот, взбивающий пыль. Чем ближе к фронту, тем ужаснее рисовалась картина, а возле передовой: дома с пустыми выжженными глазницами, искореженные паровозы, лежащие на боку или вверх колесами, разорванные и погнутые рельсы, сожженные целые селения.

15.

Несколько дней ее не вызывали на допрос. Наверное, искали Кочина. Тася решила, что если будут достоверные доказательства гибели майора, то она будет требовать его начальника и только ему все расскажет, правильно предполагая, что тот, кто стоял над Кочиным, должен был знать о ее задании. Ведь кто-то же должен был давать Кочину «добро». А, ведь это же могли уже сделать?! И тут она поняла, что они не заинтересованы в ее встрече с Кочиным. Почему? Надо найти этому объяснение. Пока она этого не поймет, ее будут водить за нос. За всеми этими переживаниями, которые ее захлестнули последние месяцы, она совсем не обращала внимание на свои месячные. И только теперь, связав все воедино, поняла, что они не приходят после того, как у нее гостил Костя. «Неужели я беременна?» – пронзила мозг дикая для этих обстоятельств мысль. Она не знала радоваться ей или огорчаться. Ребенок от любимого – это дар Божий. Но сейчас, когда она в тюрьме и когда грядут пытки, а их она ожидала с ужасом, это совсем некстати. Она опасалась, что пытки могут спровоцировать выкидыш. Теперь она боялась не только за свою жизнь, но и за ту жизнь, которая зарождалась у нее под сердцем. В этих раздумьях приоритетной была мысль о спасении жизни ребенка, и тогда, откуда-то из темных закромов сознания выползало: «Расскажи им все. Сохрани жизнь ребенку». Она отметала эту мысль, как подленькую и низменную. Хотя, что в ней было плохого? Разве мать не должна в любых обстоятельствах сохранять жизнь своему дитяти? «Должна, – отвечала она себе, – должна и жизнь ребенку сохранить и не потерять честь свою и достоинство. А, может быть, не стоит ради социализма, ради этих сиюминутных ценностей, ведь дети – это ценность вечная?»