На Пришибских высотах алая роса

Направление в штрафное формирование подразумевало условный смертельный приговор, но его не приводили в исполнение, потому что осужденный или искупал вину, или погибал. Штрафбат им даровали, как милостыню, вместо расстрела. Но, чтобы вот так, хладнокровно посылать людей на верную смерть, наверное, надо потерять все человеческое. Хотя бы план траншей дали, чтобы он мог ориентироваться в пространстве. А так, не знает, что ждет его, когда он сделает следующий шаг. Из-за темноты и тумана окрестности не просматривались. Костя не помнил в своей жизни такую туманную и изобилующую дождями осень, с распутицей и сыростью. Скорбными грязно-серыми фалдами нависали тяжелые облака над линией фронта. Где тот дзот, в который они должны были ворваться? Подошли к развилке. Куда дальше? Он решает послать разведку.

– Кирилюк и Бальзамову – ко мне, – передал по цепи.

Девушки поспешили к командиру.

– Соня, пойдешь по юго-западному направлению, Ада – прямо. Идете десять минут, если не встретите часовых. Потом поворачиваете назад. Запоминайте расположение траншей, чтобы нанести их на карту. По рассказу командира и той карты, которую мне показывали, дзот должен быть на юго-западе от нас. Нам туда и надо.

– А надо ли? – спросила Ада, но старшина ей не ответил, потому что и сам теперь не знал, надо ли им туда или в какое другое место.

Девушки ушли, а остальные сели на холодную и влажную землю. Холодно, конечно, было сидеть, но надо было дать ногам отдых, потому что неизвестно, сколько им придется еще идти. Они считались штурмовой группой и были вооружены автоматами и гранатами. Последние оттягивали карманы, но вытащить их из карманов и положить рядом, хотя бы во время отдыха они не имели права – устав не позволял. Вдруг враг! А он может появиться в любую минуту. И что? Будешь шарить по дну окопа, собирая гранаты?

Аня вспомнила Матвея. Где он теперь? Воюет или уже нет? Она не могла произнести слово «погиб», оно застряло где-то глубоко-глубоко в горле, и она расценила это, как хорошую примету: значит, еще живой. Вспоминает ли он о ней? Видит ли он войну такими же глазами, как и она? Стоит ли в его горле горький запах гари, смешанный с противно приторным смрадом трупов? Видит ли он воронки от бомб и снарядов, исковерканную обожженную землю, побитую зазубренным холодным металлом осколков, изрезанную шрамами окопов и траншей, сплющенные и сгоревшие танки, изрешеченные пулями остовы машин, черные, покрытые слоем сажи и копоти стены домов? Так же ли он изнывает от жары под палящими лучами солнца и мерзнет… И, тут она вспомнила вьюгу, свирепое завывание ветра и их горячие тела… их первая и единственная ночь. Она представила, как он будет убиваться, узнав о ее гибели, и ей так не захотелось умирать. Раньше она совсем не думала о своей смерти, сталкиваясь на каждом шагу со смертью других. Она думала, что привыкла к смерти, но только сейчас поняла, что к ней нельзя привыкнуть. Сколько бы ты не видел смертей, как бы не притупилась острота восприятия, это всегда больно и горько.

Немцы непрерывно освещали передний край ракетами, но он уже был у них за спиной. Низко, почти над самыми головами разворачивался разноцветный веер трассирующих пуль. Время от времени гулко ухали мины. Ничего не изменилось в этом мире. Шла война. Только Костя знал, что все это, что он сейчас видит и слышит, последнее в его жизни. Кому было дано решать, что именно они должны погибнуть сегодня? Кто же взял на себя такую ответственность? Вышестоящие штабы и раньше вмешивались в действия нижестоящих по любому поводу и без всякого повода, якобы корректируя боевую обстановку. Такое вмешательство, предпринимавшееся без должного знания обстановки, нередко лишь усугубляло положение. Но главным было подтвердить свою власть, будь-то в масштабах батальонов или всей армии. Любой начальник свято верил в свою непогрешимость, в необыкновенный свой талант руководить людьми, что далеко не всегда соответствовало действительности.

А, если не они должны сегодня погибнуть, то кто? Все равно кто-то из их роты должен был идти. Разве он желал смерти бывшему старлею Симачеву, разжалованному в рядовые из-за того, что не согласился с решением командира и настаивал на своем или Сашке, самому меткому стрелку, бывшему капитану и комбату, попавшему в роту за то, что отстали на марше по уважительной причине. Война не прощает и война не выбирает. Так легла карта. Им выпал жребий. Но самое обидное было, что поступили с ними по-скотски, не сказали правду, обманули. Что, смелости не хватило?