На прорыв

Наконец, занавески всколыхнулись и в мой закуток вихрем влетела молоденькая девчушка-хохотушка, по совместительству являющаяся санитаркой. Вся такая светлая, воздушная (в смысле, лёгкая, а не полная, как многие могли подумать), с неизменной улыбкой на устах. Этакий живчик невысокого росточка, не любить который просто немыслимо: яркий кусочек солнышка среди серой и мрачной обыденности. Глядя на неё, губы поневоле сами начинают растягиваться в улыбке. Ну просто физически невозможно рядом с такой девушкой быть хмурым и больным. Однако, красивой я бы её не назвал: рыжая, с веснушками на лице, да носиком-кнопочкой. Симпатичной – это да. И ещё – солнечной. Но до того своей, родной, что захотелось вот так, просто, обнять её и затискать до умопомрачения. Эх, огонёк…

– О, я смотрю, вы уже очнулись! – жизнерадостно пропищала эта пичуга, – Как самочувствие, как настроение?

– Пить, – коротко прохрипел я, не прекращая, впрочем, глупо улыбаться.

– Сейчас, сейчас, – засуетилась девчушка, тут же откуда-то достав полулитровую кружку с водой. Характерная форма ручки (половина сердечка[10]) дала очередной толчок воспоминаниям, окончательно убедив меня в том, что я реально “вляпался” в Великую Отечественную. Ведь именно такие кружки производили в тридцатых-сороковых годах двадцатого века.

Ну прям как в том бородатом анекдоте: “А на третий день Орлиный Глаз заметил, что у сарая нет одной стены”. Так и здесь: кучу немчуры и эсэсовцев на тот свет отправил, несколько танков подбил. И только теперь, как до жирафа, дошло: Великая Отечественная на дворе. Ну не идиот ли? Или последствия “первитинчика” дают о себе знать? Да ещё и контузия эта, будь она неладна! Думать – и то тяжко. Все эти мысли молнией… хотел сказать пролетели, но реально – еле проползли в моём воспалённом воображении. И были тут же выметены прочь одной единственной мыслью: “Пить!”.

Словно драгоценную вазу (спасибо девушке за это) осторожно приподняла мне голову и приложила край посудины к моим губам.

Хоть, по ощущениям, голову мог поднять и сам, но, ей-ей, было весьма приятно и я просто позволил этому случиться.

Выбулькав кружку, попросил ещё. Но на этот раз сделал уже всё сам, кое-как приняв сидячее положение и вцепившись в эмалированную посуду обеими руками. Иначе никак не получалось: координация – ни к чёрту, руки мелко трясутся, да и ощущаются словно чужие. Я так хотел пить, что даже свалившееся с плеч одеяло, оголившее торс, совершенно меня не смутило. Однако, похоже, смутило собеседницу, что, всплеснув руками, тут же прикрыла ладонями рот, попытавшись задавить рвущийся из груди крик.

Употребив и эту воду, протянул опустевшую тару девчушке:

– Здрасьте-приехали! – медленно проговорил я, увидев прямо перед собой её большие, как блюдца, испуганные глаза.

Пришлось тщательно выговаривать каждое слово: язык по-прежнему еле шевелился, из-за чего речь звучала крайне невнятно. Да и организм на любую попытку управлять им реагировал очень вяло, нехотя, с большой задержкой.

– За воду – большое спасибо. А глаза чего такие большие? Привидение увидела?

Проследив за взглядом девчушки, понятливо хмыкнул и кое-как натянул одеяло на грудь.

– Что, тоже думаешь, что большие? – попытался я хитро подмигнуть егозе, но вышло, видимо, “не очень”, - Ох, и намаялась я с ними: как ни повернусь – везде мешают. Да ещё и не всякая одёжка налазит.

– Что, простите?.. Я сегодня только… Вчера вас другие принесли. Я даже не знала… – попыталась оправдаться моя собеседница, вмиг покраснев как варёный рак.

– Да ладно тебе, – махнул я рукой (на самом деле едва её на весу удержал), поддерживая имидж “крутого рубахи-парня”, - Нешто так плохо выгляжу?

А сам едва сдержался, чтобы не застонать от терзавшей голову боли. Да и с речью – просто катастрофа. Говор – как у заправского инсультника с частично парализованным лицом. Кошмар! Однако, при этом всё ещё пытаюсь выдать улыбку “на все сто”: зачем девочку ещё больше пугать?

– Тебя как зовут, красавица? – продолжил я разговор.

– Анюта, – ответило это невинное голубоглазое чудо.

Господи, да что ж это деется? Санитарками уже дети работают. А тут кровь, кишки, запахи всякие неприятные. Да ещё и пациентки попадаются – краше в гроб кладут.

– Анюта, – глубокомысленно пробормотал я, – Анютины глазки, стало быть. А что, голубоглазка, можно ли мне как-то одежду свою получить? Да и в сортир прогуляться бы не помешало.

– Так одёжа – вон, на спинке кровати висит. А что до ветру – так я сейчас утку поднесу. Рановато ещё вам вставать.

“Тут даже кровати есть?” – подивился я.

Даже не понял: панцирная сетка вообще не чувствовалась. Лежанка ощущалась скорее как твёрдая доска, прикрытая сверху мягким матрацем. И откуда кровати? Прям не война кругом, а сплошной санаторий.

– Давай попробуем, – и призывно махнул рукой, отчего сам себя чуть не зашиб – насилу удалось удержать конечность, – Помоги-ка подняться.