— Эх, ты. Сам же сказал, что берег.
— Да я ж не всерьез! А она потом говорит, дескать, убегу. Ну, я возьми и ляпни: на том свете найду и пожалеешь, что родилась…
— Славян, какое у тебя погоняло в роте было?
— Димыч, погоняло на зоне, а у нас позывные!
— Неандерталец?
— Медведь.
— Вот ты натуральный медведь и есть! — припечатал Вадим. — Отдай зажигалку!
— Не отдам.
— Мать по УДО вышла, — брякнул Романов, не глядя на друга.
Славян задохнулся, перестал жевать. Вадим почувствовал его страх.
— Ты… Как? Алька? Алька, надеюсь, ее не видела? — затараторил здоровяк.
— Видела. Та явилась домой. Алька… Славян, давай в бордель сходим, а? Я уже месяц не трахался, ты, видимо, тоже. Есть местечко, где почище?
— Вадька, ты в бордель? Да ты ж…
— Хочу купить на час, и всё. Чтоб без всей этой мути…
— Я сегодня на опознание ездил, буквально перед твоим приездом вернулся. Там девочка была… Пять дней тело в воде пролежало. Лицо вообще неузнаваемо. Меня вызвали по двум приметам. Ингеборга высокая, почти с тебя, а вторая... У нее под левой лопаткой большое родимое пятно в виде наклоненного языка пламени свечи. И у этой девочки темное пятно под лопаткой было. Только это не родимое пятно, а ветка вошла в тело и вот так выгнило.
— Когда пятно разглядеть-то успел? Вы ж…
— Платье у нее было с открытой спиной. Вот и увидел. Ладно, давай по бабам.
— А потом можно в клуб, — предложил Вадим.
Славка поднялся, пошел в комнату, а на пороге вдруг оглянулся.
— Слава Богу, что она жива. Не простил бы себе, если бы она из-за меня…
— Она жива, Славян, собирайся, — перебил Вадим устало, и друг ушел собираться.
Латекс под ладонью, а под ним женское бедро. Горячее тело извивается в руках. Девица лезет к губам, но Вадим отворачивается: он не целуется с проститутками. Ее дыхание, сигареты и алкоголь, ему не нравится. Дешевый парфюм раздражает. Сознание словно ныряет куда-то. В соседней комнате женский смех заглушает бас Славяна.
— Гуляем, девчонки! Я свободен! — поет здоровяк и хохочет в голос.
Вадиму противно. В голове шумит от пригубленного бренди. Девица на коленях почти голая. Руки скользят по ее телу, но он ничего не чувствует. Она стащила рубашку с его плеч. Ее горячий рот впился ему в шею, и Вадим дернулся.
— Полегче, — промямлил он.
— Ах, ты недотрога сладенькая! — промурлыкала проститутка и вцепилась в майку.
Вадим резко ударил по рукам.
— Майку оставь.
Девица улыбнулась.
— Да как скажешь!
Ее тонкие пальцы ловко расстегнули ремень. Зипер ширинки вжикнул вниз…
Тут девица наклонилась и подняла что-то с пола.
— Ого, да ты женат! — проговорила она и протянула мужчине его обручальное кольцо. Романов выдернул его из цепких пальчиков, сунул обратно в карман, посмотрел на накрашенную девушку. Она как-то притихла и просто смотрела на него, а он вдруг взял и поднял ее со своих колен, выбрался из кресла, сдернул рубашку со спинки стула, застегнул штаны. Путана почувствовала неладное.
— Деньги не верну, — сказала она.
Вадим усмехнулся, глянул на нее, сдернул с крючка халат и бросил девице. Та поспешно прикрылась.
— Не понравилась? — вдруг спросила она.
Романова качнуло, он взялся за стену, улыбнулся.
— Дело не в тебе. Это моя головная боль, — сказал он.
— Если поссорились, купи цветы. Даже если ты и не виноват.
— Тут цветами не обойтись, — пробубнил Вадим и вышел из комнаты.
Он сидел на кухне, курил и ждал своего друга, рассчитывая, что два часа быстро пролетят.
Девушка прошла мимо него, включила чайник.
— Давай хоть чаем напою, — усмехнулась она.
— Давай.
Потом на такси друзья доехали до стриптиз-клуба «Golden Dolls». Охранники узнали Вадима, пропустили без очереди. Гришка тут же заохал, заахал, размахался руками. Стилист не хотел с ним говорить. Арт-директор щелкнул пальцами, и к гостям подошли очень красивые девицы. Парней отвели в приват-комнату. Но Вадим был не здесь. Он смотрел на бушующего в хмельном угаре друга и молчал. Пить он не мог, а все девки казались на одно лицо. Как куклы Барби. Одинаковые бездушные улыбки. Одинаковые бесчувственные взгляды. Даже алчности в них не было. Тоска…