На расстоянии дыхания, или Не ходите, девки, замуж!

Инна не могла отвести глаз от мужа, склоненного над инструментом. В груди стало тесно, едва сердце узнало первые ноты «Nuvole Bianche». Это была не просто мелодия. Это музыка, под которую пятнадцатилетняя Ингеборга прощалась с балетом. Март, 2005 года. Хореографический международный конкурс. Это не просто день. Это годовщина смерти Дмитрия Кима. Взрослый ребенок стоял за кулисами и ждал этих первых аккордов. Ей твердили, что у нее неудачное платье и черный цвет не гармонирует с музыкальной новеллой. Инна знала: сегодня ее последний выход на сцену. В день гибели Дмитрия Кима. Он никогда не слышал эту мелодию, но, едва девочка услышала ее первый раз, в то же мгновение увидела своего кумира за роялем. Это была их мелодия: маленькой балерины и умершего пианиста. И сейчас, когда воскресший Дмитрий Ким исполнял эту композицию, прикрыв глаза, и улыбка пряталась в уголках его губ, Инна вдруг увидела себя кружащейся пятнадцатилетней девочкой. Только платье было воздушное и нежно-розовое, а не черное. И многочисленные слои тафты взлетали от выброшенной вверх ножки. И эта девочка-музыка тоже улыбалась. И слезы скользили и скользили по щекам взрослой Инны: Музыка вернулась в этот заколдованный дом.

А когда стихли последние звуки, пианист опустил руки на колени и встал.

И не в силах устоять сел обратно…

В гостиной, где под потолком еще витала музыка, где не осталось ни одного клочка свободного места, раздались аплодисменты. Это был Эммануил Маркович, он сидел на диване ближе всех к роялю. Это он хлопал огромными сухими ладонями. И, глядя Вадиму в глаза, аплодировал так, как никому и никогда в жизни. Изма Изральевна, безостановочно промокая платочком глаза, присоединилась к мужу.

— Браво! — воскликнула она, и исполнителя накрыло волной аплодисментов.

Он пытался, но не мог встать. Напротив него, расположившись кто в чем, и кто как, сидели и стояли соседи. Он едва различал их, едва узнавал. В голове шумело, как от стакана водки. А люди хлопали исполнителю, он же не мог даже улыбнуться. Алька бросилась к брату. Обняла. Он автоматически погладил ее.

— Браво! — раздалось из зрительного «зала».

— Браво! — подхватили сзади.

Кто-то рядом. Руки деревянные и не слушаются, но Вадим всё же всунул их в рукава. Чьи-то ловкие пальцы застегнули пуговицы. И только тут до него дошло: он прыгнул за рояль без рубашки, оголив истерзанную спину. Повернул голову, узнал жену. Это она. Она как всегда спасла его. Спасла в очередной раз. Накрыла тогда, а теперь и вовсе заставила влезть в рубашку. Он поймал ее взгляд. Грустные и в то же время счастливые глаза. Она хотела отойти, он не отпустил, перехватил, притянул к себе за руки, кое-как встал. Он смотрел на нее, и всё происходящее ему казалось сном. Далеким и несбыточным сном. А Инна улыбалась, и слезы искрились в уголках глаз.

— Мой заколдованный принц, — проговорила она тихо, но он, стоя рядом с ней, услышал.

— Ты меня расколдовала, — только и смог выдохнуть он.

А зрители хлопали. Эммануил Маркович поднялся и подошел к Вадиму. У него от избытка чувств прыгала челюсть, но он сдержался. Положил огромную, перетянутую крупными венами руку на плечо пианиста и сжал его, глядя в глаза. Потом похлопал пару раз по плечу и поковылял к двери, опираясь на палку. Изма Изральевна, расцеловав Инну и Альку, обняла Вадима.

— Молодец, мальчик, молодец! — проговорила оперная дива и пошла вслед за мужем.

А люди подходили. Марья Ильинична, виолончелистка, говорить не могла, только плакала, но глаза при этом были совершенно счастливые. С первого этажа вся скрипичная семья была, даже детей привели. Академик с женой подходить не стали, он лишь издали улыбнулся Вадиму. Люди уходили, и плач прерывался восторгом. Они пришли на звуки музыки, вернувшейся в заколдованную квартиру. Верно. Вадим втащил мать, а дверь не запер. Не подумал, не успел. Он смотрел на соседей в халатах, пижамах и домашних тапках и не находил среди них матери.

Когда все разошлись, обнаружил забытый матерью в холле торт, а на часах было двенадцать. Он играл два часа. Неужели, так долго? Два часа, а он даже не заметил.

Алька ходила за ним как привязанная. Она не плакала. Просто заглядывала брату в глаза и молчала. А Вадим смотрел на свои руки и всё еще не верил.

— Ты, правда, гений, — раздалось рядом.

Он поднял глаза. Инна подошла к нему, и он притянул девушку, прижался к ее груди.

— Я даже не волновался, — признался он.

— Ты, действительно, гений. Столько лет без практики, а ты ни разу не ошибся, — проговорила жена, поцеловав его в макушку.

— Откуда? — и он показал глазами на дверь.

— Они вошли в открытую дверь. Первыми прибежали Эммануил Маркович с женой, а потом уже все остальные.

— Так поздно…

— А колдовство никогда не поздно снять, — улыбнулась Инна.

Вадим притянул ее к себе, усадил на колено, поцеловал.

— Они пришли, хотя было поздно.

— Ну, есть же пижамные вечеринки, а это был пижамный концерт. Концерт вернувшегося Дмитрия Кима, — просто ответила жена.