На рассвете

– Рад слышать такие слова, Мерула, – удовлетворенно промолвил Руф. – Они достойны гражданина Рима. Будь здоров, и пусть Фортуна не оставляет тебя своим расположением, – и, произнеся эти высокопарные слова, Руф подтянул неизменную котомку на плече и ушел.

Мерула проводил взглядом пыльную коренастую фигуру соглядатая и задумался. «С ним не поспоришь, – думал он о разговоре с Руфом. – Все правильно он говорил. Мне бы радоваться, что избавился от нее навсегда, но почему так тяжело на сердце? И обратно идти не хочется – в свой пустой, безжизненный дом». Мысли у него в голове мешались – ему казалось, что огромная империя навалилась на него всей своей непомерной тяжестью. «Но идти все же надо, – подумал он в следующую минуту. – Дела не ждут – надо проверить счета, подсчитать прибыль и убытки. Глядишь, за работой и грусть пройдет», – и он решительно поднялся, отряхнул платье от налипшей пыли, вытер рукавом взмокшее лицо и отправился восвояси, отмахиваясь от назойливых мух, привлеченных запахом крови.

* * *

Прошло несколько дней. Мерула усиленно трудился: самолично встречал в порту суда со своим товаром, дотошно проверял сохранность амфор с вином, ощупывал привезенные ткани – не испортились ли от сырости в дороге, расплачивался с капитанами, следил, чтобы привезенные грузы надлежащим образом были отправлены сначала на склады, а затем – в торговые лавки города. Он работал с утра до позднего вечера, не доверял дела никаким помощникам, не позволял себе полуденного отдыха даже в самые жаркие часы, надеясь, что занятость и усталость поможет ему стравиться с воспоминаниями о маленькой танцовщице.

Вечер за вечером Мерула входил в ворота своего дома в полном изнеможении, смывал с себя пот и пыль, наспех ужинал и присаживался к фонтанчику, слушал нежное журчание водяной струи и сражался с непонятной тоской, подступающей к горлу. «Ну, что ж это я? – пытался он уговаривать себя. – Что раскис, как девица? Что мне до нее? Сгинула, как и не было. Все равно ее ничего хорошего не ждало». Но никакие разумные доводы не помогали, и перед его взором все время вставало выразительное темноглазое лицо плясуньи под копной непослушных волос.

Как-то раз поздним вечером, когда шумная Кесария затихла, и с улицы не доносилось ни звука, к нему бесшумно подошел его раб.

– Господин, – произнес он вполголоса, видя, что Мерула погружен в глубокую задумчивость, – там какой-то молодой человек, по виду – иудей, спрашивает тебя.

– Пропусти, пусть войдет, – бесстрастно ответил Мерула.

– Господин, он не хочет сюда войти. Просит тебя подойти к воротам.

Мерула раздраженно пожал плечами, но, вспомнив, что иудеи никогда не заходят в дома язычников, чтобы не оскверниться чем-то, по их представлениям, нечистым, встал и прошел к воротам. В вестибуле, скудно освещенном масляным светильником, стоял незнакомец лет двадцати, не более и, судя по одежде – иудей не из бедных.

– Ты хотел меня видеть? – спросил его Мерула.

– Приветствую тебя, Мерула, – тихо проговорил пришелец.

– Откуда ты знаешь мое имя? Я тебя не знаю.

– Мерула, – произнес юноша, не отвечая на вопрос, и в его голосе явно слышались умоляющие нотки, – позови ее. Позволь мне увидеться с ней.

– С кем? – усмехнулся Мерула, чувствуя, как его охватывает гнев против этого не в меру любопытного мальчишки. – Здесь нет никаких женщин, кроме двух немолодых рабынь. Тебе, должно быть, нескромные языки рассказали, что здесь живет искусная в танцах красавица. И ты, молодой иудей, решил втайне, под покровом ночи, когда никто из твоих соплеменников тебя не увидит, поразвлечься, поглазеть на зажигательные танцы, будоражащие кровь. А может быть, тебе хочется не только посмотреть, как она танцует, но и навестить ее ложе?

Всхлипывания прервали раздраженную речь Мерулы.

– Умоляю тебя, – прошептал странный гость, – позволь мне увидеть Ревекку.

– Ревекку? – оторопело повторил Мерула, вдруг вспомнив, что он ведь так и не узнал настоящего имени Селены.

– Да, Ревекку, мою жену, – и молодой человек, более не сдерживая себя, заплакал.

– Твою жену-у-у? – протянул Мерула, и у него на миг перехватило дыхание. Он растерялся, не понимая, что говорить и чем утешить этого плачущего юношу. В конце концов, он решил, что надо сполна открыть ему горькую правду.

– Послушай, молодой господин, – сказал он, вздохнув, – этой женщины здесь больше нет. Еще несколько дней назад она жила в этом доме, но… ушла. И… не хочу с тобой лукавить…Не мучься напрасной надеждой. Не надейся ее найти… Она умерла.Ее больше нет. Эти сведения достоверны.

Молодой человек перестал плакать, некоторое время молчал, потом вскинул голову:

– Вы зачем?.. – выдохнул он в лицо Меруле, – зачем убили ее? Перед вами-то чем она провинилась?

Даже в неверном, мерцающем свете масляного светильника Мерула смог разглядеть ненависть, блеснувшую в глазах молодого человека, и резкий рывок его руки.

«Уж не нож ли он прячет под плащом?» – подумал Мерула. Он вспомнил устрашающие рассказы о сикариях, охотящихся на римлян, но почему-то нисколько не испугался и произнес: