На разломе двух времён. 80-е

– Товарищи, я должен проинформировать вас, – обратился он к залу. – Депутат Сахаров Андрей Дмитриевич настоятельно просит дать ему слово.

Зал зашумел, народные депутаты уже устали от многочисленных выступлений Сахарова, но Горбачёв царственным жестом остановил шум в зале.

– Мы в Президиуме советовались на этот счет, но у нас нет единого мнения, учитывая, что депутат Сахаров выступал несколько раз. Всего, в общем… семь раз, – уточнил Горбачёв, специально заострив внимание публики на этой цифре.

Михаил Сергеевич насупил лоб, как бы показывая залу, что у нас с этой демократией уже даже перебор, и зал, уловив ерничание Горбачёва, продолжил тихо гудеть.

– Но я должен поставить вас в известность, – продолжал Горбачёв, – что такая просьба депутата Сахарова имеется, причем он просит 15 минут!

И зал загудел еще громче от возмущения.

По Горбачёву было видно, что ему нравился этот спектакль. Он сидел на самом верху и как бы руководил этой «демократией». Известному диссиденту он давал выступить уже не раз, зал этим возмущен, и он, «царь», обсуждает со своим «народом», давать или не давать очередное слово опальному академику. Тем временем Сахаров уже встал со своего кресла и пошел к трибуне.

– Давайте так, давайте определимся, будем давать слово? – спросил Горбачёв у зала.

– Нееет, – дружно и гулко ответил Съезд.

Но Андрей Дмитриевич уже был у трибуны, и Горбачёв демократично предложил Съезду дать ему все-таки пять минут. Зал продолжал шуметь, а к Президиуму вышла какая-то женщина в цветастом платье и начала что-то настойчиво объяснять Горбачёву. От такой «демократии» опешил и он.

– Вы мне только мешаете, – стал он ее останавливать. Но женщина упорствовала и тоже вышла на трибуну, где уже стоял Сахаров.

– Здесь вот еще просьба, – решил объяснить Горбачёв, – от общества театральных деятелей (он указал на женщину). Там считают ненормальным, что от их общества, несмотря на настоятельные просьбы, товарищу Лаврову не дали выступить еще ни разу. Вот у нас ситуация такая, – разводя руками, подытожил Горбачёв, обращаясь к залу, – что будем делать?

А «театральная деятельница» продолжала стоять на трибуне вместе с Сахаровым.

– Я не выступал семь раз, – оправдывался перед ней академик.

– Нет, вы выступали, а вот наш Кирилл Юрьевич не выступал, – с улыбкой и плохо скрываемой издевкой укоряла она.

Горбачёву наконец надоел этот бардак у трибуны, и он нажал на звонок:

– Я вношу компромиссное предложение. Кто за то чтобы дать депутату Сахарову пять минут для выступления? Прошу поднять мандаты.

И большинство великодушно подняли свои мандаты. Пусть выступит пять минут.

– Как получится, товарищи, – начал свое выступление Сахаров, сразу предупреждая, что он будет говорить столько, сколько захочет. Зал в ответ возмущенно загудел.

Мы все завороженно сидели у своих телевизоров и смотрели этот невероятный спектакль. Вся страна, как мне кажется, тогда прекратила работать. Остановились фабрики и заводы, НИИ и колхозы, огромная страна прильнула к своим телевизорам и радиоприемникам. Трансляция Съезда шла в прямом эфире центрального телевидения на всю страну с утра и до вечера по первому каналу. Такого «сериала», «спектакля», такого накала страстей еще не видела в прямом эфире огромная страна. Мы привыкли к рутинным картинкам партийных съездов, где все сидели смирно в своих креслах. Докладчики выступали по бумажке, все по регламенту, все по порядку.

А тут – настоящий взрыв эмоций!

Камера телеоператора переходила то на лоснящееся от удовольствия лицо Горбачёва, то на усталое, болезненное лицо престарелого академика, то на зал. А в нем – вся страна в миниатюре: рабочие и ученые, партработники и известные артисты, журналисты и военные. Они все хотели попасть в кадр или выступить на трибуне, живо реагируя на каждое слово и жест.

– Мое положение все-таки несколько исключительное, – продолжил Сахаров. – Я отдаю себе в этом отчет и чувствую ответственность, поэтому и буду говорить, как собирался.

Дальше академик начал свою длинную программную речь, о том, что Съезд не выполнил своей главной задачи – установление ВЛАСТИ! Он стоял на трибуне чуть сбоку, прислонившись к одному ее краю, как бы стесняясь. Сутулый, болезненно уставший, взъерошенный, в больших очках, он монотонно вещал в зал, не обращая внимания на сидящих там депутатов и на возвышающегося над ним сзади Горбачёва. Он говорил со страной.

– Съезд избрал Председателя Верховного Совета СССР в первый же день без широкой политической дискуссии и хотя бы символической альтернативности. По моему мнению, Съезд совершил серьезную ошибку, уменьшив в значительной степени свои возможности влиять на формирование политики страны, оказав тем самым плохую услугу и избранному Председателю, – растолковывал академик свою мысль. – Сосредоточение власти в руках одного человека крайне опасно, даже если этот человек – инициатор перестройки. При этом я отношусь лично к Михаилу Сергеевичу Горбачёву с величайшим почтением. Но это не вопрос личный, это вопрос политический! Когда-нибудь это будет кто-то другой.