На разломе двух времён. 80-е

Мы пристально следили за каждым его словом. Андрей Дмитриевич Сахаров – легендарная личность. Академик, создатель первой водородной бомбы в СССР, он воспринимался нами, студентами Физтеха, как кумир, человек из плеяды великих. Курчатов, Королев, Туполев – советские ученые-организаторы, научная элита. Но Сахаров был знаменит не только научными достижениями и учеными степенями, он был еще и совестью страны, открыто выступив против афганской войны. А защищая советских политзаключенных, вообще стал диссидентом и был сослан в Горький без права выезда. Только перестройка и Горбачёв освободили его из этого «плена». Они же и вывели его в негласные лидеры оппозиции, на самую передовую линию борьбы за демократизацию страны.

У Сахарова был тонкий, чуть визгливый, совсем не ораторский голос, он часто запинался и плохо выговаривал букву «р». Всем своим видом он скорее напоминал чудака-ученого, чем политического лидера, но говорил он про основы политической жизни всей страны.

– Члены Верховного Совета должны оставить свою прежнюю работу, иначе в Верховном Совете оказываются «свадебные генералы». Такой Верховный Совет будет просто ширмой для реальной власти Председателя Верховного Совета и партийно-государственного аппарата… В стране надвигается экономическая катастрофа, трагически обостряются межнациональные отношения. Если мы будем плыть по течению, убаюкивая себя, общество может взорваться… Нам необходимы политические решения!

Тем временем пять минут заканчивались, и Горбачёв объявил, что осталась минута. На это Сахаров ответил, что тогда он пропустит «аргументацию» и перейдет сразу к основному тексту – «Декрету о Власти», который он предлагает принять:

– Первое. Статья 6 (о правящей роли КПСС) Конституции СССР отменяется. Второе. Законы СССР – исключительное право Съезда народных депутатов СССР.

Тут пять минут подошли к концу, и Председатель нажал на звонок. Зал зашумел, пора бы выступающему закругляться, но Сахаров гордо поднял руку, успокаивая народных депутатов и продолжал вещать.

– Пункт третий, пункт четвертый, пятый…

На шестом пункте председательствующий дал второй звонок, и Сахаров сразу перешел на последний седьмой пункт:

– Функции КГБ ограничиваются задачами защиты международной безопасности СССР.

А далее академик вещал уже не в зал.

– Я обращаюсь к гражданам СССР с просьбой поддержать этот Декрет! – он говорил это с телеэкранов всей стране.

Горбачёв в третий раз нажал на звонок, но Сахаров продолжал, перейдя на тему армии. Зал иступлено захлопывал оратора, заглушая его речь.

– У нас самая большая армия в мире, больше чем у США и Китая вместе взятых, – пытался надрывно перекричать академик зал. – Я предлагаю сократить армию и срок службы в два раза.

Звонок звенел, зал гудел, а он кричал. Председательствующий выключил звук у микрофона, и началось немое кино.

– Все, пора заканчивать, Андрей Дмитриевич, – пытался вмешаться Горбачёв, – уже два регламента.

Но Сахаров продолжал.

– Все. Товарищ Сахаров, Вы уважаете Съезд? – уже с возмущением говорил Горбачёв.

Но Сахаров все стоял на трибуне и не уходил. И только когда Горбачёв в десятый раз сказал свое весомое: «Все!», академик сошел с трибуны и передал напечатанную речь Председателю.

– Заберите свою речь, – пренебрежительно сказал Горбачёв. Зал грохнул хохотом и, смеясь, долго хлопал, провожая сутулого академика с трибуны.

* * *

Мы сидели в телевизионной комнате студенческой общаги, и нашему негодованию не было предела. Нужно обязательно что-то предпринять! Если академик Сахаров призывает нас, граждан страны, к действию, нужно наконец-то что-то делать! Пришло яркое ощущение важного исторического момента! Мы должны сделать что-то такое, чего не делали никогда. Это была минута революционного азарта. Праздник непослушания. Откуда-то появилась простыня, краски, и мы начали рисовать огромный плакат, чтобы повесить его над входом в общагу.

Здание общежития стояло на улице Гагарина, центральной улице города, по ней ездило много автомобилей и автобусов, все время ходили люди. Они должны увидеть наш протест! В тот момент мы воспринимали свой порыв как что-то дерзкое и революционное, почти что бунт.

В длинном коридоре общежития мы разложили простыню и начали писать. Краска просачивалась сквозь ткань и ярким следом пропитывала пол дерзкими словами: «ПОЗОР СЪЕЗДУ!».

Все. Назад пути не было. Теперь по этому отпечатку на полу все точно узнают, кто рисовал плакат и кто его повесил. Нервное возбуждение росло. Что нам за это будет? Через неделю мы отправлялись на военные сборы, а осенью начинался последний выпускной шестой курс Физтеха. За это бунтарство нас ведь могут отчислить из института и отправить в армию. Это пугало, но не останавливало.

Откуда оно приходит, это бунтарство у молодых?

Конечно, мы пристально следили тогда за Съездом, за всем, что творилось в стране. Мы жаждали свободы и демократии, но прежде всего где-то внутри сидело подспудное желание вырваться из рутинной трясины, выйти в авангард.