На разрыв

Вместо подоконника на этой кухне – гнездо. Самое настоящее, тёплое и уютное. На широкий пластик наброшено сразу несколько толстых то ли попон, то ли матрасов, а сверху ещё и разноцветное лоскутное одеяло, так что сидеть тут можно часами. Да, как в старых ванильных историях – сидеть у окна, пить кофе и думать о нём, ну разве что пила она вовсе не кофе и ей уже, наверное, хватит, а думать о нём даже не надо: вот он, рядом стоит.

Он помогает ей усесться и сам садится напротив.

Спрашивать, о чём именно Оскар хотел с ней поговорить, Варваре страшно. Она пытается представлять себя отважной пираткой с попугаем на просоленном морем плече, но в голову упрямо лезет какая-то ерунда. Вот такое, мол, молчание повисает, когда она разговаривает по телефону с одним из самых нелюбимых клиентов, а потом тот начинает психовать, и нести какую-то чушь, и всё заканчивается тем, что Варваре хочется убивать.

Она, конечно, очень надеется, что с Оскаром до такого у них не дойдёт.

Между ними царит тишина, но из-под плотно закрытой двери всё равно пробиваются смех и громкая музыка, так что Варвара не сразу различает среди этой какофонии новый звук: смутно знакомая мелодия вперемешку с вибрацией. Телефонный звонок.

Это совершенно точно не её телефон, потому что свой она бы узнала.

– Оскар, – осторожно говорить она (потому что, называя людей по имени, нужно быть всегда осторожной), а когда он поднимает голову, добавляет одними губами: – твой телефон.

Он только отмахивается.

– Ненавижу телефонные разговоры.

Варвара радостно смеётся.

– Я тоже.

– Хочешь послушать страшную историю? – спрашивает Оскар, когда тем, кто ему звонят, наконец-то надоедает слушать в трубке гудки. – Про телефоны.

Люди часто делают совсем не то, чего им хочется, и Варвара – не исключение. Ей хочется целоваться с Оскаром, зарываясь пальцами в тёмные волосы и останавливаясь только для того, чтобы отдышаться, но вместо этого она кивает и говорит:

– Конечно, хочу.

Даже в таком состоянии она не может признаться. И правду сказать тоже не может.

Ей говорили, это одна из её самых главных проблем. Неумение признаваться в своих желаниях, неумение говорить правду, неумение честно и открыто отвечать на вопрос «Чего ты хочешь?». Она может только отшучиваться, мол, хочу мир во всём мире и счастья для всех, даром, и чтобы никто не ушёл обиженным (а потом плакать дома, злясь на себя и не понимая, почему никто никогда не понимал её правильно).

Но одно дело, слушать об этом от других, а другое – понимать самой. И даже понимать самой – ещё не лекарство, а только первый шаг к тому, чтобы справиться.

Как бы то ни было, сейчас уже поздно справляться, потому что Оскар, глядя в окно, начинает рассказывать:

– В фильмах ужасов, знаешь, часто звонят телефоны, которые выключены из розетки, или у которых села батарея, ну, такое всё невозможное, но, как мне кажется, гораздо страшнее те вещи, которые действительно могут происходить. И, собственно, происходят.

– Один мой знакомый работал на телефоне доверия, – говорит Оскар, и почему-то Варваре кажется, что он уже рассказывал эту историю и, может даже, не раз. Или, по крайней мере, не единожды прокручивал её в голове. – Ну, только это не такой колл-центр как в кино, когда вас тридцать человек и вы сидите в огромном помещении, отделённые друг от друга пластиковыми перегородками, и делаете общее дело, а обычная районная бюджетная организация со всеми вытекающими.

Варвара за свою карьеру успела поработать и в районном, и в бюджетном, так что да, она понимает.

– Маленькая комнатка в обшарпанном офисном здании, в шесть часов все соседи по этажу – или лучше сказать по этажам? – встают и уходят, а ты оставайся, сиди до восьми вечера, пока не придёт твоя сменщица. График такой: с восьми до восьми, две смены в ночь, потом два выходных, потом две смены в день.

Ну, у такого графика, думает Варвара, определённо есть свои плюсы. Режим, конечно, сбивается по самое не хочу, но зато у тебя есть свободные дни для, например, походов по больницам, или управляющим компаниям, или налоговым, или любым другим взрослым делам, для которых тебе приходится отпрашиваться с работы, если ты вкалываешь в режиме с девяти до шести (с восьми до пяти, с десяти до семи) пять дней в неделю.

Оскар взмахивает рукой.

– К графику, конечно, потом привыкаешь, но ко всему остальному сложно привыкнуть. Люди звонят самые разные: у одних происходит одно, у других другое, но почти всегда что одно, что другое – такой ад, который нарочно и не придумаешь.

О да. Варвара столько лет в журналистике, она прекрасно понимает, о чём он. Жизнь иногда подкидывает такие сюжеты, что любой писатель сначала бы отдал всё на свете за то, чтобы о таком написать, а потом просто удавился б от зависти – потому что сам не сумел такое придумать.

И читатели тоже удавились бы. Но уже от тоски.

– Кругозор, конечно, оно весьма расширяет. Пока так не поработаешь, и не подозреваешь, насколько у тебя всё хорошо, а у всех остальных – плохо.

Не очень верная философия, если кого-то интересует варварино мнение.