На развалинах Мира

Как самую величайшую драгоценность я обнял ее и лег на бок. Ната положила голову мне на плечо и призналась:

— Милый… Любимый мой… Можно мне тебе это говорить? Я ведь тоже не знаю — как это, любить… Я хотела быть с тобой, очень хотела! И я так боялась… Мне казалось — едва ты коснешься меня… и я сразу захочу тебя убить! А потом — нож, меч, что угодно! Но этого не случилось!

Милый… Теперь — ты мой! Мой! А я… я отдам тебе все, всю свою жизнь… если только ты захочешь ее принять.

— Ната! Наточка!

Она крепко, словно боясь потерять, обхватила меня руками, и я, вдыхая запах исходящий от ее волос, прижался к ним лицом, пряча, наверное, самую глупую и счастливую улыбку, какая может появиться у человека…

* * *

… И произошло чудо! Ранним утром, мы, смущенные немного и льнущие друг к другу, вышли из подвала и при неярком свете посмотрели глаза в глаза.

Легкие синеватые круги у обоих — последствия практически бессонной ночи — неловкость в общении, теряющиеся обрывки фраз… А постом — одновременный порыв навстречу — и счастье, выплескивающееся из наших сердец! Не было больше недомолвок, не было пустых ссор и обид. Ната на глазах расцвела и я не мог налюбоваться ею, позабыв практически обо всем! На ее щеках розовел румянец смущения, но в карих, теплых глазах горел огонь желания и любви… и что и говорить, как я ждал и как хотел наступления вечера. Весь день мы только и делали, что искали прикосновений друг друга и выбирали место, чтобы слиться в объятии… Наша вторая ночь была даже чудеснее, чем первая. Ната, попросив меня некоторое время не смотреть, что она делает, устроила из нашего ложа что-то, вроде восточного будуара, и, позвав меня из дальнего угла, встретила как одалиска, одетая лишь в тончайшую кисею, сквозь которую просвечивало ее нежное и такое желанное тело. Прильнув к ее ногам, я стал покрывать их поцелуями, и постепенно поднимался все выше — к тому месту, которое познал предыдущей ночью. Ната еле слышно застонала:

— У меня колени подгибаются…

Не прекращая своих ласк, я взял ее за ягодицы и положил перед собой, а сам нагнулся к ее паху. Ната всхлипнула:

— Так не бывает… Нет, нет! Не надо больше! Я умру от счастья, милый мой!

— Наточка!

Она подалась ко мне, отрывая мое лицо от своей чистой и столь приятно пахнущей кожи…

— Мой Дар! Мой любимый! Мое солнышко и моя судьба! Я не могла даже мечтать о таком… А теперь, я начинаю верить в сказки!..

— Ты сама моя сказка! Хрупкая и нежная… сказка, которую я хочу прочитывать еще и еще раз!

— Нет! Я сильная! Я сильная, мой любимый! Не береги меня, не жалей! Бери меня! Бери, как хочешь и когда хочешь! Я вся твоя! Я хочу быть твоей!

Я вздохнул про себя — что скрывать… Мне приходилось слышать, что-то вроде этого, в моем, богатом женщинами, прошлом… но, на поверку, получать от них то, что они обещали, оказывалось куда сложнее, чем услышать. Словно угадав мои мысли, Ната прижала мою голову к своей груди и взволнованно зашептала:

— Ты не веришь? Я клянусь, что сделаю все, что ты захочешь!

— Девочка моя…

Она уткнулась мне в плечо влажным лицом.

— Ты снова плачешь?

— От радости, родной мой… только от радости! Это слезы счастья… Такого со мной никогда раньше не было. А теперь мне хочется просто разреветься во весь голос — так меня переполняет! Я дурочка, да?

— Что ты? Глупенькая моя… милая, желанная моя девочка! Мечта всей моей жизни!

Она улыбалась мокрыми глазами, роняя на меня обжигающие и такие родные слезинки…

— Я не выдержу этого…

У меня стала кружиться голова — никто и никогда не говорил мне таких слов и никто и никогда не был так признателен…

От ее признаний я почувствовал себя готовым быть с ней сколько угодно, дарить ей всю радость, которая накопилась во мне за время ожидания… Я склонился к ее ногам.

— Ты… Ты… меня… опять!

— Ты не хочешь?

— Нет! Я хочу! Но, ты…

— Мне это нравится, котенок… Не говори ничего…

После того, как предыдущей ночью я утолил свою страсть, я мог хоть немного себя контролировать и теперь желал довести ее до полного изнеможения, дать почувствовать, что не только она, но и я могу подарить ей всю полноту ощущений, какие только возможны между мужчиной и женщиной.

Я стащил с нее легкую ткань. Ната притихла — как и вчера. Она смущалась моего откровенно жадного взора — а я смотрел и не мог насладиться ею, желая видеть ее перед собой хоть всю жизнь… Я стал целовать ее кожу, погружал язык в узкою впадинку на животе, нежно касался мочек ушей. Ната только вздрагивала и еле слышно шептала:

— Я словно в первый раз…

— Да! — я поцеловал ее в шею. — Это и есть в первый раз. Пусть это станет твоя ночь…