На развалинах Мира

После завода, препятствий, особо затрудняющих мне дорогу, больше не попадалось — я быстро вышел к берегу реки и уже вдоль него направился на юг. Хотя, если судить по изгибу высохшего русла, путь мой пролегал скорее на юго-запад с поворотом более в сторону последнего. Но я хорошо помнил, что, в конце концов, река все равно должна будет сделать поворот в ту сторону, куда я стремился.

Впервые я так далеко отошел от города. За спиной остались темнеющие руины

— они стали сливаться в одну сплошную, черную черту, через несколько часов после того, как я вышел из последних завалов. А ведь ушел я от него не далее, чем на семь-восемь километров. Это не было ровной тропой — земля, вздыбленная и вспоротая, упавшие деревья, ямы и рытвины… Нет, тут никоим образом не было лучше, чем в тех местах, где я привык бродить.

В одной трещине, в земле, я увидел, какой может быть сила стихии — на примере трактора, чьи остатки в нем находились. Он не просто был разбит — весь массивный скелет мощной машины, был буквально перекручен, и свернут в штопор. Ничто не могло сопротивляться жутким объятиям внезапно взбесившейся земли…

Расстояние, пройденное мною от города, стало довольно большим — и с каждым шагом скорость стала замедляться, а потом и вовсе упала — я остановился.

Если до выхода сюда я и надеялся увидеть что-либо, то мои надежды оказались напрасны. Более того — по сравнению с мертвыми холмами, откуда я пришел, эта, пологая и не столь изрезанная прибрежная полоса оказалась еще мрачнее. Я горько улыбнулся — наивный… Если уж катастрофа уничтожила целый город со всеми его обитателями, если неимоверная сила разломала и сбросила в бездну громадный пласт, вместе со второй его половиной — то разве сила, пронесшаяся тут, могла пощадить эти края? Не было, и не могло быть, ни одного, отдельного загородного дома, или поселка, который бы не постигла общая участь.

Но, один такой поселок мне попался. Он находился на той стороне, и я сумрачно смотрел в его сторону, собираясь поворачивать назад. Мне вдруг расхотелось идти дальше — зачем? Все уже и так ясно. Я остался один — нравится мне это, или нет. Это факт, непреложный и неоспоримый. Я мог рассчитывать только на себя. На подвал, с его содержимым, на свою ловкость и силу. Этого могло хватить еще надолго — но, когда какая ни будь случайность, доведет меня до конца — не пожалею ли я о том, что сопротивлялся столько времени? Тоска заполонила меня без остатка — я сел на землю и угрюмо уставился на дно реки. Можно было попытаться перейти на ту сторону — но был ли в том смысл? Никакого шевеления я не замечал — поселок был мертв, как и город.

Не помню, сколько я так просидел — может, час, может — больше. Холод, до того не чувствовавшийся из-за постоянной ходьбы, стал забираться внутрь, проникая сквозь мех и ткань курток. Я поежился, распрямил спину и встал.

Делать нечего — нужно идти обратно. Путь вдоль русла не привел никуда. Он и не мог окончиться ни чем иным. Горы, к которым я стремился, оставались далеко впереди, и мне стало казаться, что они вроде и не горы вовсе — на них не было снега. А ведь я помнил, что вершины хребта всегда были покрыты серебряным ковром — даже в самое жаркое время года. Наверное, их, как и все остальное, занесло пеплом. Впрочем, я не видел и их…

Когда я уже сделал первый шаг, поворачиваясь, чтобы идти назад, мой слух, обострившийся до предела, уловил что-то, чему не было объяснения… Я замер, боясь ошибиться — мне показалось, что я услышал вой! Повернувшись в сторону реки, я стал смотреть на поселок, не веря своим ушам — что это было? Кроме шума, производимого ветром, больше ничего не доносилось. Это могло быть бредом уставшего человека, жаждущего, хоть что-либо услышать… и все же я чувствовал, что это не так. С ветром принесло и пыль — она хрустела на зубах, забивала носоглотку и всячески засоряла глаза. Внезапно мною обуяла ярость — на погоду, на землю, на себя самого — сколько можно?

Решившись, или, вернее, даже не подумав о последствиях, я стал спускаться к кромке берега. Я съехал на пятой точке — не удержалась нога, и упал на скользкую поверхность склона. Крутизна не позволяла мне замедлить падение — и в итоге, теряя свои вещи — мешок и топор, упал плашмя лицом в грязь.