На реках Вавилонских

Одетые в одинаковые серые гарусовые кофточки из американских посылок, девочки стояли в ряд в коридоре. Вдоль строя шел начальник ФЗУ, внимательно их оглядывая: «Ну что, девчата, кто к нам в фабзайцы пойдет?» Галя и Надя спрятались за дверью. Галя понимала, что ее подружке, да и ей самой, ослабевшим от голода и дизентерии, смену у станка не выстоять… К оставшимся семи девушкам обратилась директор швейного ремесленного училища: «Швейная специальность – хорошая, полезная. Даже если вы потом не останетесь работать на фабрике, все равно в семье, для себя, женщина должна уметь шить». Галя и Надя вышли из-за двери.

Училище располагалось прямо на фабрике «Большевичка». Девушки работали в цехе ремесленников и жили в общежитии. Директор училища, конечно, оказалась права. Работа на конвейере была нелегкой, но их кормили три раза в день, дали по койке, а главное – разрешали брать обрезки сукна. Быстро научившись мастерству, Галя и Надя сшили себе бурочки, кромочкой закрыли шов, а внутрь подложили кусочки меха: это было гораздо теплей и симпатичней, чем сапоги из свиной кожи, которые им выдали на складе.

Как-то в цехе выдали работницам квадратные брезентовые перчатки, уродливые, но зато на заячьем меху. «Девочки, – предложила Галя, – давайте вынем мех, подберем по цвету и сошьем муфточки». Так все группа и бегала на свидания – шинель, бушлат, черный беретик с молоточком и заячья муфточка с помпончиками.

Всего лишь у нескольких девочек остались квартиры – управхоз сберег или кто-то из родственников уцелел. Однажды «домашняя» девочка принесла коробку из-под духов: пожелтевший картон с красивой дамой из нездешней жизни и дно с изящным контуром флакона, затянутое бежевым бархатом. Галя к тому времени так наловчилась, что, наверное, могла бы натянуть хрустальную туфельку не только на ногу старшей сестры, но и на капрала. Черный беретик заменила модная бархатная шапочка.

Пуговки обшивали нитками, вязали кружевные воротнички. В таком «облагороженном» платьице было не стыдно пойти в театр, в любимую Музкомедию – «И снова туда, где море огней!»…

«Дорогая моя мамочка! Я учусь сейчас хорошо, работаю на фабрике. Я уже шить немного научилась, и если мне что-нибудь надо, то шью себе сама. Мамочка, как бы я хотела быть сейчас с тобой. Ты, наверное, понимаешь, как мне тяжело жить одной в такое время. Сейчас очень холодно, сегодня было 37 градусов мороза, а в нашей комнате испортилась печка и топить совсем нельзя, даже вода замерзает.

Мама, сейчас получила твой перевод, как раз когда пишу письмо. Сколько же тебе приходится работать, чтобы присылать мне деньги, ты уж лучше не присылай.

Завтра у нас праздник: день выборов в Верховный Совет, уже на улицах повесили флаги. А с 15-го февраля начнутся испытания по теории и по практике. Я уже сшила самостоятельно второе дамское пальто.

Когда мне бывает очень трудно, я думаю, что у меня есть мама, а может быть, и папа…»

10

Прямо напротив училища, на Обводном канале, с утра до ночи гудела барахолка. Галя крепко сжимала в кармане кошелек: 40 рублей собственной зарплаты и 100, которые прислала мама. Как раз хватило на баретки – коричневые полуботиночки со шнурочками! Вообще-то мама посылала деньги на билет, но билетов на Павлодар в кассах все равно не достать.

Они не виделись десять лет. Тамара Михайловна оставила дочь в Вологодской области семилетним заморышем.

Добиралась, как придется – на угле, на подножках, на вагонах, под вагонами. На третьи сутки, измазанная угольной сажей, стала похожа на беспризорника. Маме показываться в таком виде девушка не собиралась. Сойдя за две остановки до Павлодара на разводной станции, Галя нашла колонку и, остановив пробегавшую мимо девчонку, попросила покачать воду. Блестящие пепельные кудри высохли на казахской жаре в одну минуту. Спрятавшись за станционный сарай, Галя достала из тючка бережно сохраненный «костюм физкультурника», выданный ей как участнику физкультурного парада: шелковая рубашечка и ситцевые шорты, умело перешитые в юбочку, беленькие носочки и новые баретки. «Дорожный костюм» свернула в тючок. Билет на электричку купила в кассе, как послушная девочка. Две остановки просидела на деревянной скамейке, не прислоняясь, чтобы не испачкаться. Вышла на перрон, огляделась и увидела, как вдоль поезда навстречу ей бежит белокурая женщина с красным, сгоревшим на солнце лицом: «Мама!»

11

Пасмурным весенним днем 1948 года Тамара Михайловна Наумова сошла с поезда на Московском вокзале. Бежевое пальто с шалевым воротником из вылезшей кошки, зеленый шарф, беретик, замотанные газетой ноги всунуты в боты.