На рубеже веков. Дневник ректора

Буквально потряс новенький корпус института железнодорожного транспорта. Современное здание с окнами — стеклопакетами. Во время наших выступлений студентам, пожалуй, было скучновато. Вел встречу Андрей Георгиевич Румянцев, руководитель местного отделения союза писателей. Он неплохой поэт, четко знающий о том. что голос его негромок. Это особенность провинциальной поэзии, она очень сердечна, искренна, но в ней нет того наплыва и общего вибрирующего тона, который присутствует в большой поэзии. Но она ничуть не хуже последней. Ее, наверное, не очень высоко оценят поклонники Мандельштама, Ахматовой, Бродского. Но уверен, сами бы эти очень крупные поэты оценили эти стихи высоко. Это поэзия стихов, а есть поэзия системы. У А.Г. дивное стихотворение о ребятах, прошедших «как сыновья полков» войну и после войны вернувшихся в школу к сверстникам. Во время встречи со студентами я все время глядел в окно, из которого виделся один из самых красивых в мире пейзажей. С высоты видна Ангара, деревья, кованные из рыжего серебра, мост через реку, церкви, монастыри и трубы ТЭЦ на другом берегу. Если бы как на этой картинке мирно уживался человек с природой!

Потом интересно говорил о расколе и «либерализме» царей Николай Михайлович Коняев. Он заканчивал наш институт и один из немногих писателей России, который живет только профессиональным трудом. Свои прелестные и негромкие стихи читала Таня Миронова, жена Саши Смирнова. Надо прочесть его повесть.

В своей речи я постарался объясниться по поводу сущности искусства. Говорил о фундаментальном значении литературы по сравнению с другими искусствами, об отличии писательства от журналистики.

После обеда я встречался с писателями и молодежью в отделении союза. Это дивный особняк ХIХ века. На улице раньше висела вывеска из цветного металла, но недавно ночью ее сняли. Особняк был отреставрирован тщанием губернатора, который дал на реставрацию деньги и поддерживает писателя. Показали комнату, в которой в войну останавливался и жил Ю.Андропов. Рассказали обычную легенду о неком летучем романе и его некоем живом итоге. Народ хочет легенды.

На встрече я долго рассказывал об институте, о его истории о правилах приема. Повидал Таню Суровцеву, спросил, как поживает ее малый, который все играл на гитаре, когда сидел в институте сторожем. Он, оказывается, все еще в Москве, работает в каком-то детском фонде.

Вечером сидели в штабной комнате. Мне принесли ужин из ресторана. Все пили пиво или что покрепче, но несерьезно. Мы все свое или выпили в юности, или уже перестали баловаться этим продуктом. Сначала читали стихи по кругу. Прозаиков пропускали. Прозаики отыгрывались байками. Самые занятные о Распутине. Вокруг него уже создается прижизненный миф. Есть изба на Байкале, где он написал «Живи и помни». Потом эту избу вроде бы перекупил иркутский же поэт Владимир Петрович Скиф. Так вот, подходит раз В.П. к избе, а возле нее стоят туристы и пьют из бутылки шампанское.

— Вы Распутин?

— Нет, я не Распутин.

— А это тот дом, в котором он писал?

— Да, дом именно этот. А за что вы ребята пьете?

— За то, что добрались сюда.

Вторая байка. Есть такой престарелый писатель, назовем его, скажем, Григорий. Это человек редкой находчивости и балагур. На автобусной остановке в одном из прииркутских поселков огромное количество народа. Все едут в Иркутск. Появляется Григорий со своим родственником, оба еле переставляют ноги, ужаленные русским недугом. Подходит автобус, толпа напирает. В этот момент находчивый Григорий кричит: «Сначала Распутин, потом все остальные». Народ расступается, Григорий вводит своего родственника, кладет его на заднее сидение, тот спит. Машина трогается, народу, как селедки в бочке, большинство стоят, клонясь по ухабам вместе с машиной. На заднем сиденье спит «Распутин».

Сам Валентин Григорьевич, подначенный товарищами, рассказывает, как в одном из поселков его признала какая-то старуха:

— Ты не Распутин ли?

— Я и есть Распутин.

Старуха вглядывалась, вглядывалась:

— Нет, ты не Распутин.

4 октября, среда. Боже мой, как надоело каждое утро начинать с одного ингалятора, потом через паузу дышать другим. Я как старая машина, которая долго не заводится. В техническом университете. Стараюсь меньше говорить, а слушаю Коняева и Королькова. Приходил мальчик Валера(?) Науменко брать интервью для вкладки в газету «Трибуна». Ему 23 года, он член альтернативного союза писателей. Хорошо и откровенно с ним поговорили, я даже подумал, что было бы хорошо взять его на ВЛК. Может быть, с этого начнется объединение. Писал ли я о Васе Забелло?

5 октября, четверг. Накануне до трех ночи сидел редактировал «Дневники 1998 года», а потом читал Малькольма Бредбери «Доктор Кириминале». К сожалению, в дневниках потерян раздел моего пребывания в Китае. Что касается романа, то это очень информативное и увлекательное чтение, но не эмоциональное. Последнее всегда рождается только при наличии характеров.