На рубеже веков. Дневник ректора

Тем не менее заметим, весь этот комфорт и интеллектуальный мир покоился на 10 «людях», которые обслуживали и дом, и зимний сад, и топили, и ухаживали за садом, и открывали двери, и подметали пол. Конечно, в разнообразных записках и мемуарах зафиксировано и то, что порою всю работу за каторжников делали люди простые, так сказать, рядовые каторжники, известно также, что, когда декабристы ушли на поселение, к ним присылали как бы в командировку, крепостных, которые, конечно, формально в Сибири были свободны, которых потом, после нескольких лет службы, официально отпускали на свободу. Это была эпоха, когда без слуги не снимали сапог даже очень конституционнолюбивые дворяне.

Прочесть роман Дюма «Записки учителя фехтования» — это о Волконском. Не успел роман выйти в свет, Николай Павлович его запретил. Естественно, этот французский роман сразу же переслали декабристам в Сибирь. С этим романом связан такой анекдот. Немедленно этот роман захотела прочесть императрица Мария Федоровна. Достали роман, расположились. Мария Федоровна возлежит, а лектрисса ей вслух читает. В этот момент шум, шаги. Книжку — под подушку. Входит император. «Что вы здесь делаете?» — «Читаем». — «Что читаете?». — Молчание. — «Можете не отвечать. Я знаю, что вы читаете.» — !? —  «Вы читаете «Учителя фехтования». Это самый последний роман, который я запретил». Во все времена запрет — это лучшее побуждающее действие.

Во второй половине дня ходил к реке и гулял по городу. Ангара течет полноводно и стремительно. В этом смысле она напоминает мне Неву. Центр города очень красивый и яркий. Зашел в торговый центр — товары, конечно, есть, но все какого-то истлевшего, провинциального пошиба.

Валентина Григорьевича уложили в больницу — у него опять плохо с глазами.

7 октября, суббота. Я уже давно заметил, что иркутяне мистически относятся к Байкалу. Мне всегда казалось это несколько вычурным, эдакий провинциальный выверт, когда нужно найти повод для гордости и исключительности. Но. конечно, по описаниям я предполагал, что увижу что-то замечательное. По крайней мере, грандиозное, длина озера — что-то около 600 километров. Это ненамного меньше, чем путь от Москвы до Ленинграда. Тем не менее, озеро производит гораздо большее впечатление. Здесь для меня многое было знакомо. Горы на горизонте, покрытые снегом, отвесные берега застланные лесом, водная гладь — это напоминало озеро в Лапландии, где я жил зиму 1968 года, и напоминает Иссык-Куль, где я провел целый месяц. Здесь другие внутренние масштабы и другая степень излучения. Будто с этим озером связанна какая-то вселенская тайна, будто сама жизнь зародилась и берет отсюда свои силы. Сидоров, замечательно мудрый человек и председатель Союза художников России, который находится с нами в этой поездке, как-то сказал, что никто из художников пока не справился с Байкалом. Но боюсь, этого не сможет сделать ни кино, ни телевидение, ни какое-либо из искусств. Красоту и силу Байкала может лишь почувствовать сам человек. Здесь важно все: зрение, слух, ощущения собственной кожи. Вид — прекрасен, внешние контуры пейзажа известны, о его разнообразии много написано. Первое, что поражает, — глубокая и сосредоточенная тишина. Она, наверное, чувствуется и при буре, и при свисте ветра.