На рубеже веков. Очерки истории русской психологии конца XIX — начала ХХ века

Сколько же сил, времени тратил, не щадя себя, С. Л. Рубинштейн на своих учеников! Он был требователен и порой беспощаден, отвергая, если не был удовлетворен, представленные главы, статьи, тезисы. Но вместе с тем он мог без конца читать варианты введений, заключений диссертации, книги, статьи.

Ни к чему было повторять известное. Новизна в содержании: факты, их трактовка, аспект, угол зрения, внешние и внутренние связи. Еще на экзаменах я столкнулась с той особенностью Сергея Леонидовича, с которой всегда встречалась и во время занятий в аспирантуре, и потом, когда он неуклонно продолжал направлять мою работу. Будучи руководителем аспиранта, он регулярно вызывал к себе своего подопечного с очередными его делами — планом диссертации, отдельными главами, используемым материалом. И обычно я слышала: «Какие возникли вопросы?» Признаюсь, это было самое сложное. Поначалу и вопросов-то не возникало. Потом, что тут скрывать, я стала готовить вопросы. Конечно, по тому, как я училась ставить их, мой руководитель видел, сколь медленно и трудно преодолевалось первое побуждение: не задумываясь, найти какой-либо вопрос, лишь бы было что сказать. От придумывания вопросов дело пошло к их возникновению при анализе материалов, которых скапливалось все больше. Отбирая и разъясняя наиболее важные для моей работы проблемы, Сергей Леонидович вел меня к умению выделять и доказывать главное.

Не надо думать, что он только порицал или отвергал работу, проведенную аспирантом. Он умел так похвалить, что его одобрение доставляло истинную радость и придавало силы для дальнейшей работы. Я запомнила навсегда тот день, когда после многих неудач услышала от Сергея Леонидовича, возвращающего мне очередную главу: «Блистательно!». Так он оценил находки новых материалов о сеченовском времени, восстановление картины борьбы идей, участия в ней разных сил русского общества.

Сергей Леонидович прекрасно владел искусством беседы. Ему не был свойствен тон поучения, нет, это были размышления. Выделяя мысль своего собеседника-ученика или из контекста прочитанной его работы, или из только что высказанного им соображения, Сергей Леонидович развивал ее, задавал вопросы — и постепенно мысль углублялась. Наконец, в формулировке Сергея Леонидовича эта мысль возвращалась аспиранту, который узнавал и не узнавал ее — так она обогащалась. Ободренный успехом аспирант обретал уверенность, которая рождала порыв к творческой работе.

В отношении к историческому материалу — к изучаемым теориям, к трудам ученых, к фактам — он был очень щепетилен. Сергей Леонидович преследовал всякую модернизацию прошлого. Тщательность и доказательность обязательны в историческом исследовании, — это я запомнила навсегда. Сам Сергей Леонидович великолепно владел умением кратко обобщать излагаемый им в лекциях, статьях, книгах материал. Когда подошло время заканчивать мою первую, а потом следующие книги, я всегда вспоминала замечания об уровнях обобщения, которым пыталась следовать. Запомнила я и также пыталась следовать другому совету: пока готовишь книгу, не использовать ее материал в статьях, чтобы сохранить интерес читателей к новой работе.

Обстоятельства сложились так, что по окончании аспирантуры в Институте философии оставить меня не было возможности. Я пошла работать в Государственную библиотеку СССР им. В. И. Ленина. Однако независимо от того, какие обязанности на меня возлагала библиотека, моим руководителем в научной работе по-прежнему оставался Сергей Леонидович — я на основе своей диссертации готовила книгу о проблеме ощущения и мышления в трудах И. М. Сеченова, собирала материал о понимании научных и научно-популярных текстов, выполняла и другие его задания. Как только в 1956 г. возникла возможность, я вернулась в сектор психологии уже научным сотрудником.

В 1950 г. на Павловской сессии АН СССР и АМН СССР, а также в последующих дискуссиях в печати очень остро ставился вопрос о взаимоотношении психологии и физиологии высшей нервной деятельности. Многие участники сессии и последующих дискуссий отрицали возможность объективного изучения психических процессов, а потому отрицали и психологическую науку, считая, что ее нужно заменить физиологией высшей нервной деятельности. Психологическая наука столкнулась с угрозой со стороны физиологии высшей нервной деятельности, норовившей подчинить, вернее, растворить ее в своей науке. Призывая к этому, некоторые последователи И. П. Павлова неверно толковали отношение психологии к физиологии, отрицали предмет и метод психологии, ее самостоятельность и место среди других наук.

Много было сессий, совещаний, собраний, на которых шла речь об отказе психологии от своих методов исследования и переходе к методу условных рефлексов. Сергею Леонидовичу долго и трудно с неизменным достоинством и убеждением приходилось разъяснять предмет, метод и задачи психологии, раскрывать в ленинской теории отражения ее философскую основу.