На руинах Константинополя. Хищники и безумцы

Первыми сообразили не охранники Заганоса, а простые воины, которых тот призвал из турецкого лагеря, обещав им вознаграждение. Воины спешились и, передав своих лошадей товарищам, решительно двинулись к дверям, чтобы их ломать, но ломать не потребовалось. Оказалось, что вход не заперт.

Толпа хлынула внутрь и рассредоточилась по дому. Всё больше людей оставляли своих коней на попечение товарищей, чтобы получить возможность обшарить богатый дом, но, как оказалось, там не осталось почти ничего ценного.

Шехабеддин, тоже спешившись и вместе с Заганосом проследовав внутрь, увидел, что дом как будто разграблен. Шкафы и сундуки открыты, везде беспорядок.

Заганос внимательно осмотрел каждую комнату и наконец сказал:

— Непохоже, что здесь хозяйничали посторонние. Двери шкафов и крышки сундуков не сломаны. Всё открыто ключами. Так делают хозяева, а не посторонние. Значит, румы сами разграбили своё же жилище. Взяли всё, что смогли унести, и сюда больше не вернутся.

— Думаю, ты прав, — в свою очередь сказал Шехабеддин, который шёл следом, но обращал внимание на другое. — В одной из комнат должен был лежать труп, приготовленный для погребения. Или даже три трупа. Но нет ни одного. Значит, здесь и впрямь не осталось того, из-за чего можно сюда вернуться.

Дом обыскали ещё раз, чтобы убедиться, что трупы нигде не спрятаны, а пока шёл обыск, евнух вместе со своим другом вышли во внутренний двор и присели на каменную скамью.

Во дворе было спокойно и прохладно. Солнце, поднимавшееся всё выше, пока ещё только украдкой заглядывало сюда, но оно уже добралось до окон третьего этажа на западной стене, и поэтому на других стенах появились солнечные зайчики. Откуда-то доносился крик чаек.

Шехабеддин вдруг поймал себя на том, что злость, которую он испытывал и по отношению к румам, и даже по отношению к Мехмеду, происходит от внутренней усталости. Захотелось всё бросить, сказаться больным. «Пусть Мехмед сам ищет свою сбежавшую игрушку, если она ему так нужна, — думал евнух. — А мне это всё безразлично. Пусть даже я и виноват, что мальчишка исчез. Хорошо, я готов понести наказание. Пусть у меня отберут должность начальника белых евнухов. Пусть назначат другого евнуха — помоложе. Мне это уже не важно. Заганос получил должность великого визира, и её уже никто не отнимет. Моя игра окончена. Хочу покоя, а вместо этого приходится гоняться за какими-то румами». А вот Заганосу, похоже, нравилось за ними гоняться. Пока евнух сидел и думал, как бы избавиться от лишних обязанностей, его друг велел своему человеку принести карту города.

Это была небольшая карта, которая сопровождала Заганоса на протяжении всей осады, — лист бумаги, для прочности наклеенный на телячью кожу. И пусть на листе картограф обозначил не всё, но зато она казалась удобной, чтобы постоянно возить её с собой в седельной сумке и пользоваться, если надо быстро освежить память.

Воин, принёсший карту, стоял и держал её развёрнутой перед Заганосом, а тот внимательно смотрел в неё, поглаживая свою красивую густую тёмную бороду. Шехабеддин, глядя на это движение, даже не хотел спрашивать, о чём думает друг. Хотелось просто наблюдать, но тут Заганоса отвлекли какие-то воины, пришедшие с докладом.

— Господин, мы нашли лошадей, на которых ехали румы. Лошади не были привязаны. Их просто бросили.

— Где бросили? — оживился Заганос.

Воин ткнул пальцем в карту — в сплетение улиц с северной стороны от большого сооружения, называвшегося «ипподром». Того самого, в котором не так давно проходил победный пир.

— Здесь.

— Пешком румы далеко уйти не могли, — сказал Заганос и посмотрел на Шехабеддина. — Я думаю, мой друг, что нам надо хорошенько прочесать всю восточную оконечность города, а особенно те части, которые ближе к гаваням. Беглецы не могут позволить себе остаться в городе надолго. Им надо покинуть его, но по суше они не смогут этого сделать, потому что там стоит наше войско. Значит, они станут выбираться водным путём, то есть искать лодку или что-то подобное… Кстати, надо дать приказ флоту ловить всё, что плавает вокруг города. Даже рыбацкие лодки.

Шехабеддин устало поднялся, но всем видом показывал, что готов продолжить поиски.

* * *

1 июня 1453 года, позднее утро

Тодорис, весь взмокший в тяжёлых доспехах, но пока бодрый, шёл вслед за Яковом и госпожой Марией по узкой тропинке среди кустов и высокой травы. Тропинка вела то вверх, то вниз, но заросли поднимались гораздо выше головы и даже на подъёмах не оставляли никакого обзора. Хорошо, что сама тропинка была хорошо видна, давая ориентир, а вторым ориентиром служило солнце, светившее в правый глаз. До полудня оставалось ещё несколько часов, так что положение солнца означало: тропинка ведёт на восток, и Яков действительно знает дорогу.