— Ничего случайного в мире нет. Один мой старый приятель сказал как-то, что случайность болтается как брелок на цепочке закономерностей… А может, закономерность болтается как брелок на цепочке случайностей — ничего не меняется. Точно уже не помню. На маленьком кусочке земли собрались разные незнакомые друг другу люди… Но это не так: они связаны между собой уже давно… Важно разобраться в этих связях…
Слушать бредни подвыпившего старика не очень хотелось, но Николай терпел. Он даже ускорил шаг, ожидая, что Карсавин начнет задыхаться и замолчит. Но тот спешил за ним не отставая и все так же бубнил:
— Убили Эдика, теперь вот Сеню Оборванцева, которого я помню безмолвным прибандиченным пацаном. Никто тогда даже предположить не мог, что молчаливый пацан этот станет депутатом, женится на дочке своей хозяйки…
Францев остановился и обернулся, потому что Иван Андреевич немного отстал.
— Когда Семен Ильич возил вашу знакомую Курицыну, существовала ли финансовая пирамида «Форвард»?
— Не могу сказать. Наверняка не помню, но, скорее всего, ничего не слышал про нее. То есть про пирамиду.
— А про мать Татьяны Курицыной слышали что-нибудь?
— Не только слышал, но и видел ее пару раз. Суровая была женщина.
— Да уж, — согласился Францев.
— Встречались с ней? — догадался Карсавин. — Меня к ней Курицына водила. У матери был офис… то есть офис ее фирмы. Татьяна привезла меня туда, чтобы блеснуть передо мной своими возможностями, а заодно показать меня своей мамаше как возможного жениха. Я же тогда как раз приобретал известность и мог считаться приличной партией… Но дело в том, что я не собирался на ней жениться, да и вообще… Она мне не нравилась — это во-первых, о чем я не сказал сегодня. Да и потом у нее была дочка непонятно от кого, очень противная девочка, которая вышла замуж за целеустремленного бандита Оборванцева. А еще Татьяна говорила «волнительный» вместо «волнующий», считая, наверное, что так более изысканно звучит.
— Сейчас многие так говорят, — напомнил Николай, — даже на телевидении.
— Так безграмотность сейчас из всех щелей наружу лезет. Экономикой руководят воры и спекулянты, наукой — недоучки и компиляторы, культурой — извращенцы и бездарности, армией…
— Мы пришли, — прервал писателя Францев и показал на незатворенную калитку.
Собачка проскочила во двор и бросилась к крыльцу.
— На всякий случай интересуюсь, — прошептал Карсавин, — у вас оружие при себе?
— Зачем? — так же шепотом ответил Николай.
Карсавин пожал плечами, а потом так же тихо сообщил:
— Если что, то у меня есть финка.
Они вошли на двор, поднялись на крыльцо, где Лушка, встав на задние лапы, передними царапала дверь. Францев постучал в дверь, потом приоткрыл ее и крикнул в дом:
— Елизавета Петровна, это участковый. Я привел вашу собаку.
Никто не отозвался. Николай посмотрел на писателя, и тот вздохнул и сказал:
— Не нравится мне это молчание.
— Типун вам на язык! — не выдержал участковый.
Он вошел в дом, а следом проскочил и Карсавин. В гостиной стоял полумрак: светилась лишь одна потолочная лампочка. Карсавин подошел к барной стойке, а Николай остановился возле лестницы, ведущей на второй этаж. Собачка сделала круг по гостиной, снова выскочила в прихожую и начала царапать дверь, требуя, чтобы ее выпустили.
— Надо позвонить ей, — наконец сказал Иван Андреевич.
Францев кивнул, удивляясь тому, что не догадался это сделать раньше. Достал телефон и набрал номер. И тут же раздалась мелодия из лежащего на барной стойке аппарата.
— Похоже, девушка спешила куда-то или к кому-то, — сказал писатель, показывая на барную стойку, — в наше время никто из дома не выходит без телефона.
— Что вы там про финку говорили? — вспомнил участковый.
Карсавин расстегнул брючный ремень и снял с него чехол с ножом. Протянул Николаю.
— Шикарная вещь! Финка НКВД образца 1934 года! Новодел, конечно, но безотказная штука. Я осенью купил бараний бок неразделанный, так ребрышки отрезал легко, без особого нажима, как спички. Металлическую консервную банку пополам разрезал без особого труда. Не просто так финка холодным оружием считается.
Францев достал нож из ножен.
— Вещь хорошая, конечно, — согласился он, — но финские ножи уже почти тридцать лет холодным оружием не являются. Так что они разрешены к хранению и ношению. Вам-то зачем финка нужна?
— Прошлым летом по случаю купил. В город выехал, поставил машину у станции метро. Не успел выйти, как мужик подвалил, показал мне нож и предложил купить. Я и купил зачем-то. Два раза сходил с ним за грибами.
— А сейчас зачем на ремень повесили?
— Это я не сейчас, еще осенью повесил, так он там и болтается. Я брюки эти снова надел…
Иван Андреевич шагнул в сторону и начал рассматривать фотографии на стенах, которых было множество.
Николай потрогал лезвие.
— Зачем так наточили? — спросил он. — Так недолго и случайно порезаться.
— Странное ощущение, — словно не слыша вопроса, произнес писатель, — тут на всех фотографиях Эдик запечатлен. Его самого на свете уже нет, а его изображение глядит на нас и улыбается.