На руинах пирамид

Николай вставил финку в ножны, а те положил на барную стойку. Подошел к окну и задернул штору.

— Никогда не думал, что в жизни и на фото люди выглядят по-разному, — продолжал размышлять вслух писатель. — Я, конечно, не был близко знаком с Эдуардом, но мне казался он каким-то не пришибленным, но приземленным немного, как будто придавленным чем-то. Здоровался при встрече и проходил мимо, словно и не ждал внимания к себе, с разговорами не приставал…

— Просто скромный мужик и все, — сказал Францев, подойдя к Ивану Андреевичу.

— А теперь взгляните на фото: совсем другой человек — счастливый, улыбчивый, — произнес Карсавин, показывая рукой на снимки.

— Все фотографии старые, — заметил Николай.

— Но все равно характер человека так не меняется. На всех фотках — раскованный удачливый молодой человек, хорошо одетый, на фоне дорогих авто…

— Все машины разные, — усмехнулся участковый, — так что это не его тачки. Вот он за рулем «Мерседеса» S-класса; рядом на пассажирском сиденье какой-то парень. Эдику просто позволили сфотографироваться в роскошном автомобиле. Скорее всего, тот парень и есть настоящий водитель. Хотя он слишком молод для такой машины. Тот парень, вероятно, водитель и работает на хозяина авто.

— Согласен, — кивнул писатель и, приблизившись к снимку, начал разглядывать его.

— А вам не кажется, что водитель похож на Оборванцева? То есть на молодого Сеню Оборванцева.

— Вполне возможно, — согласился Николай, — хотя мне сложно судить, потому что я не знал его в то время.

— Определенно похож, — не мог успокоиться Иван Андреевич, — как раз в такой машине он возил Таню Курицыну и ее маму. Мне даже помнятся его сапожки. Знаете, такие, со скошенным каблучком.

— Здесь не видны его сапоги.

— Нет-нет, я хорошо помню: видите, он в рыжей кожаной курточке, и сапожки были из такой же козьей кожи. Если это Оборванцев, в чем я уже не сомневаюсь, то, значит, наш Эдик в былые годы с ним приятельствовал.

— Вполне возможно, — согласился Францев. — Но здесь в поселке они не общались. Все выглядело так, будто они не знакомы друг с другом. Мне даже помнится, что в его телефонной книжке не было номера Семена Ильича. Зато с Беатой он, как вы уверяете, знаком и даже угрожал ей.

— И это удивительно, — вспомнил писатель, — может, в этом и разгадка. У Эдика были какие-то отношения с Беатой, о которых не знал ее муж. Я не говорю о любовных отношениях, хотя в прошлом всякое могло случиться, все что угодно, и потому пути Эдика и Сени разошлись. Как вы думаете?

— Сложно сказать, — отозвался Францев, продолжая рассматривать фотографии на стенах. — Но я признаю, что это и в самом деле удивительно. Сотрудник следственного комитета Егоров уверен, что они не знакомы: он даже был в этом доме, и если бы взглянул на стены, то убедился бы в обратном. Хотя мне никто не обязан был докладывать об этом. Но следователь Егоров сказал бы, да и Павел тоже уцепился бы за такую возможность.

— Точно они дружили, — уверенно произнес Иван Андреевич, — потому что это не единственная фотография, на которой они вместе.

— Похоже на то, что вы правы, — согласился Францев.

— И теперь оба они убиты, — напомнил писатель, — да и девушка покойного Эдика сейчас неизвестно где.

— Я все-таки поднимусь на второй этаж, — сказал Николай, — проверю: возможно, Лиза спит. Хотя собачка бы не рвалась из дома, если бы хозяйка здесь была, а побежала бы наверх.

Он взошел наверх, заглянул в каждую из трех маленьких комнат, что располагались на этаже. Одна была приспособлена под кабинет, а две другие под спальни, в одной из которых стояла неразобранная полуторная кровать, а во второй — двуспальная с откинутым в сторону одеялом. В туалетной комнате не было ничего интересного, кроме двух зеркальных шкафчиков. Один был забит женской косметикой, а во втором хранились принадлежности для бритья: упаковки лезвий, станки, лосьон, крем и пенка, коробочка с туалетной водой «Jacques Bogart». Николай вернулся ко второму шкафчику. Снова открыл его и осмотрел упаковки с духами. Почти все они оказались нераспечатанными.

Он спустился вниз и застал Карсавина сидящим на диване.

— Вам знакомы такие мужские духи «Богарт»? — обратился к нему Николай.

— Очень даже, — ответил несколько удивленный писатель, — я сам пользуюсь уже много лет туалетной водой «Жак Богарт мен». Нравится и аромат, но в свое время меня подцепили на упаковку: там изображена чернильная ручка «Паркер», точно такая же, которой я начинал писать. Это сейчас все на компьютерах стучат, а я начал писать шариковой ручкой, когда еще в госпитале лежал. Лечащий врач спросил, что я все время в тетрадочку заношу? Пришлось признаться, что хочу написать повесть или даже роман про афганскую войну. На следующий день он подарил мне ручку. Я этой ручкой потом больше десяти лет работал, пока не освоил компьютер. У меня даже мозоль образовалась на среднем пальце.

— А эта туалетная вода дорогая?