На руках у Бога. О радости быть христианином

Если есть на свете детский Бог

Какой замечательный был у меня друг! Молчаливый. Сдержанный. Печально-строгий. Мы вместе учились в семинарии. Кажется, я его немного боялся, потому что мне он казался настоящим мудрецом с темными непроницаемыми глазами. Что бы он ни делал, куда бы ни шел, у него в руках всегда было Евангелие — аккуратная маленькая книжечка, которая удобно ложилась в карман кителя. Грузим картошку, моем полы, поем в хоре — как только освобождались руки, в его ладошке тут же появлялось Евангелие, и мой товарищ погружался в чтение. Но чаще всего он просто держал его в руках, и мне это очень запомнилось, потому что как мы, верующие, смотрим на священный текст? Бережно, благоговейно, трепетно. А вот этот темноглазый семинарист с лицом пионера-героя как-то по-особому носил Евангелие, пальцами впиваясь в синий переплет, и смотрел на него совсем иначе, будто боялся, что его выхватят из рук. Он не просто держал книгу в руках, он держался за нее — по-другому не скажешь. Однажды я очень осторожно спросил:

— Почему при тебе всегда Евангелие? Ты его просто из рук не выпускаешь!

— Лечусь от ненависти.

Вот такой ответ. Краткий и волнующий. Я, конечно, знал про его историю с пьющим отцом, который истязает маму, мучает братьев и сестренку, и как это тяжко — простить, примириться, отвлечься. Не надо уточнять и переспрашивать. Но этот неожиданный взгляд — как вспышка молнии! — этот чистый огненный гнев, где-то на дне глаз тлеющий годами, — прекрасный и всепожирающий, особенно когда ты знаешь, что по-человечески ты имеешь все основания перерезать горло мучителю. Как страшна и как обворожительна ненависть! Как трудно противостоять ее пленительной красоте! Кто может спастись от ее сладкого плена? С годами я понял: бывают такие минуты, когда ничего не остается, как просто схватить в руки Евангелие и не выпускать, не отпускать его от себя — держаться за него, потому что это последнее и самое верное лекарство от всеразрушающей и обезличивающей лавины ненависти.

Но куда же скрыться от ненависти, если ты даже не знаешь, где она тебя настигнет? Читаю о гонениях на верующих. 1922 год. Русский город Шуя, старинный и уютный. Большевики принимают постановление: провести в Воскресенском соборе города процедуру изъятия церковных ценностей в пользу голодающих. Все понимают, что это еще одна провокация безбожников, которые просто ухватились за историю с голодом, чтобы позлить верующих и получить повод разделаться с церковной иерархией. Их вовсе не волнует судьба умирающих, им важно разгромить врага и конкурента — Православную Церковь. Они подозревают Патриарха и епископов в заговоре против советской власти, так как, в силу своей религиозной невменяемости, эти люди не в состоянии представить, что у верующих могут быть какие-то другие мотивы, кроме политической борьбы и экономических интересов.

Четверть населения города Шуи собралась на соборной площади, чтобы не допустить безбожников к святыне. И ведь не пустили. Обескураженные злодеи привезли на площадь солдат и грузовики с пулеметами. Испугать ли они хотели или имели серьезные намерения, но началась стрельба по защитникам собора, по старикам, детям и женщинам. Были убитые и раненые. А потом прошел громкий процесс, закончившийся расстрелом священников, которые вместе с невинно убитыми прихожанами стали новыми молитвенниками и покровителями старинного города Шуи.

Красивая и грустная история. Настоящее житие, а уж житийная литература должна будить только благочестивые чувства. Но когда я читаю или слышу о подобных злодействах, сердце вскипает ненавистью и возмущением. Меня будто пронзает отчаяние этих людей, их гнев и слезы. Пальцы сжимаются в кулаки, и я не знаю, как бы себя повел, оказавшись на той залитой кровью соборной площади. Простые люди, верующие богомольцы, годами и десятилетиями ходили в этот храм, дышали его святым воздухом, с детства помнили утреннюю тишину его сводов и в этой тишине целовали любимые иконы, перед которыми стояли их бабушки, матери и отцы. Это ведь не просто древняя постройка, это храм, где отпевали дедушку, где меня крестили и где каждый раз я подхожу к Святой Чаше, касаясь вечности, боясь даже глаза поднять перед этой святыней. И сюда, в это святое место, заходит ватага небритых, пропахших брагой злодеев, которые, не снимая фуражек, не выпуская изо рта папирос, зверски ухмыляясь, нагло лезут в алтарь, срывают с икон ризы, грубо сбивают серебряные оклады со святого престола в алтаре, грязными руками хватают Чашу, ломают мощевики, сделанные с такой любовью, с таким благоговением, что даже губам боязно к ним прикоснуться. Как пережить эту несправедливость? Как принять спокойно и кротко, что достойных людей, невинных и скромных праведников бросают в тюрьмы, проводят показательные суды, обливают грязью и постоянно врут, без конца врут и клевещут?