На рыдване по галактикам

— Алкаша вашего щас инсульт трахнет! — несется из коридора удаляющимся баском.

— Тась, не плачь, он просто мерзкий маленький утырок, врет он все, — вздыхаю я, протягивая роботессе салфетку. — Ну опять всю смазку на слезы переведешь… Ты самая красивая и самая лучшая повариха во вселенной.

— Заберите у него мое имя, я своего согласия быть ему мамой не давала! — всхлипывает та.

— Я бы его со страпелькой в один контейнер упаковала… чтоб уж все злосчастья Вселенной в одном ящике Пандоры хранились, — ворчит Соколова и свободной от долбания по Басовой спине ладонью пытается похлопать Тасю по руке. Кажется, ее больше всего возмутило предположение мелкого пакостника о чудодейственном влиянии мази от веснушек на девичью фертильность.

— Так, давайте поостынем, — предлагает бортмех, кое-как усадив брызжущего слюной Варга на место. — Как этот прихвостень умудрился папашкин курс медицины-то прослушать?

— Черная дыра его знает, я электроды лично Шухеру на голову лепил! — оправдываюсь я, обняв всхлипывающую Тасю за плечи. — Дыхание, наверное, задержал, и переклеил их на себя. Вероятно, он давно уже такой ушлый, просто помалкивал, чтобы не спалиться. Может, с самого начала.

— Бар-р-рдак! — рычит Варг, шарахая кулаком по столу. — Ни дисциплины, ни порядка, ни субординации! Поэтому мы в этом дерьме и оказались!

Экипаж дружно вздыхает, пряча глаза. Что тут возразишь?

Немного остыв и утешив себя отличным вишневым пирогом, а Тасю — похвалами за сей шедевр, приходим к неприятному выводу — мелкий мерзавец нам, как ни крути, нужен. Варг, конечно, рвется хотя бы породителя этого сатаненка на Ксену выметнуть, в компенсацию морального вреда, значит, но Ярка вовремя спохватывается, что оранжерея-то наша в запустении, сами мы незнамо где, провизия тает, а Шухер как раз агрономом стать мечтал или что-то вроде того. Подумав и немного успокоившись, кэп вызывает лимбийскую семейку на ковер, производит ротацию кадров, пообещав удушить тезку, если тот не будет держать языки за зубами, а бывшего дока, к его вящей радости, назначает бортовым озеленителем, велев убираться в оранжерею и щупал оттуда не высовывать.

Жизнерадостно мотая вновь девственно пустой башкой в такт нестерпимому скрежетанию в наушниках, Шухер убирается в лабораторию, дабы реализовать себя на давно вожделенном поприще. И тут же выясняется, что и образцы взяты сплошь не те, и анализы не дают исчерпывающей информации, и исследование требуется провести совершенно иное. Он неожиданно так воодушевляется своей новой миссией поиска на Ксене хоть чего-то хорошего (читай — съедобного), что стремительно ввинчивается всеми щупальцами в скафандр и выражает желание самолично по планете прошвырнуться, презрев все ее возможные опасности. Охваченный энтузиазмом, он спешно нагружается разнокалиберными контейнерами, бормоча под заменяющий нос орган про какой-то кремнезем и легкорастворимые элементы питания для овощных и прочих культур.

Меня, как самого свободного на данный момент от своих прямых обязанностей, и вступавшего в непосредственный контакт с местными, приставляют к нему в качестве сопровождения. Разумно — от моей зеленой макушки теперь и птеродактили, и кусты шарахаться будут. А Ярка просто из любопытства или от скуки напрашивается. Варгу не до нас — ломает теперь башку в рубке, как дальше быть. Да, надо бы напомнить доку, что местная флора предпочитает всем легкорастворимым элементам питания неосторожную фауну, не пренебрегая и инопланетной. Ксенофобией здешние кустики не страдают и в высшей степени толерантно относятся к представителям иных рас, не воротя чашелистики от стихийно нарисовавшегося нового блюда.

Пока Шухер с энергией тяпнутого альдебаранской цеце коборука носится взад-вперед, что-то выискивая, и ковыряет землю, мы бдим с бластерами наготове. Тут помимо птеродактилей еще и изгнанный экс-член экипажа где-то шастает, если его еще не стрескали, конечно. Соколова особенно старается, наверное, реабилитироваться хочет.

— Ярк, ты это… не бери в голову то, что доков Варжонок наплел. Про гарем я прикалывался. И в мыслях не было тебя в койку затащить, хоть с помощью веснух, хоть без, — говорю я ей.

— Было бы, из-за чего париться, — не переставая обшаривать окрестности глазами, отмахивается Соколова. — А то ты не видел, чем кончился подкат одного хвостатого мачо. Даже и без веснушек.

— Ну я вообще-то не лакиец в гоне и ухаживаю поизящнее. Когда хочу, — возражаю я, уже жалея, что завел этот разговор. Черт их поймет, этих женщин, уже все тайны вселенной, считай, повскрывали, а что у них в головах происходит — до сих пор загадка посложнее черной дыры. Подкатишь — нахал. Не подкатишь — козел. Старый добрый земной.

— Ты, может, и умеешь подкатывать поизящнее, а у меня методы универсальные, без индивидуального подхода, — флегматично отвечает Ярка и на всякий случай шугает примостившееся на кустике золотистое насекомое, заинтересованно вытаращившее было на нашу компанию свои фасетчатые глаза. Чего вот за обедом тогда надулась, если так пофигу?