— Договорились, — легко соглашается Рекичински. — Одна выигранная партия — один честный ответ.
Он вытирает губы и почти неуловимым движением отправляет салфетку в утилизатор, однако успеваю заметить на ней пятна крови. Да, кажется, дела у него хуже, чем я предполагала. Чем там, в конце концов, занимается наш новый док, кроме как на нервишках у экипажа играет? Выкинуть подставившего весь экипаж подлеца в шлюз — это одно, а не оказывать больному человеку помощи — совсем другое.
— А где у меня гарантия, что ты опять не насвистишь? — сомневаюсь я.
— Карточные и шахматные долги священны, — с серьезным видом отвечает суперкарго. Ну ладно, посмотрим на твою святость минут через пятнадцать, когда я тебя под лакийский шишконогий орех разделаю! Может, я и не гроссмейстер, но играю неплохо. Да и чего в этом удивительного: в трехмерных шахматах нужны аккурат все те же качества, которые требуются хорошему штурману. Одарив невозмутимого Речичински несколько высокомерной улыбкой, решительно придвигаю стул и плюхаюсь напротив него.
Спустя те самые пятнадцать минут мне приходится прикладывать поистине нечеловеческие усилия, чтобы сохранить на лице хотя бы просто… нормальное выражение. Без гримас ярости, досады и потрясения. Папа однажды сказал мне, что терпеть поражение надо с достоинством, но оказывается, это дьявольски трудно сделать, когда тебя играючи разнесли в пух и прах, точно адорианцы — допотопный флот варваров. Спасибо еще, маска хоть часть физиономии прикрывает.
— Проведем матч-реванш? — не проявляя и тени торжества от одержанной победы, интересуется мой соперник. Вот ведь гад какой! То есть обыграть меня для него было настолько просто, что это даже одной самодовольной улыбки не стоит?!
— Завтра, — сумрачно говорю я. — Как только добуду добрую порцию глюкозы. На этом голодном пайке мой мозг работать отказывается.
Это хорошо еще, что я сама ничего на кон не ставила. Вдвойне бы сейчас досадно было. Суперкарго кивает на нетронутый им, все еще возлежащий на закрытом подносе пирожок:
— Можешь взять. Если что, я не успел накашлять на него ксеновирусами.
— Мы, хищники с отсталой аграрной планеты, добываем пропитание сами, — гордо вздернув нос, предательски втягивающий из-под защитной маски аромат выпечки, отрезаю я и торопливо выскакиваю за дверь, покуда чревоугодие не одолело в неравной схватке и эту самую гордость. Которую, тем более, только что уложили на обе лопатки убойным нокаутом. В жизни меня так не разделывали в 3D-шахматы! Но ничего, мстительно думаю я, стоя под струями дезинфекции в переходнике изолятора, потренируюсь вон завтра на Бо и задам еще славийского атомного перца этому зиркову сыну!
Не успеваю сделать и десятка шагов по направлению к своей каюте, как меня перехватывает взволнованно размахивающий щупальцами Шухер.
— Я целый день потратил на изучение образцов с Ксены и теперь могу со всей уверенностью утверждать, что это исключительно агрессивная к нашим видам планета! — хором восклицает он сразу тремя ртами, которые, перебивая друг друга, начинают выкладывать свои биологические открытия. — Хорошо, что мы оттуда улетели и что не расхаживали там без скафандров. Часть растений выделяет крайне неприятные микроскопические споры, которые, вероятно, способны проникать в живые ткани и разрушать их. Вот, посмотри, это фото под микроскопом! — экс-док сует мне свой комп. Прищурившись, изучаю на экране увеличенные, вероятно, в тысячи раз причудливые многогранные семечки, напоминающие сюрикены.
— Эге, — говорю я. — А Рекичински-то как раз гулял без защиты. Вот что, док…
— Техник-удобритель, — не без гордости поправляет меня лимбиец. — Ответственный за озеленение…
— Неважно. Покажи-ка ты это открытие своему отроку, захапавшему отцовский медицинский трон. Может, никакая у Рекичински и не инфекция, а как раз эта вот дрянь в легких осела.
Воодушевленный Шухер устремляется в медблок, а я наконец добираюсь до своей каюты и, не раздеваясь, валюсь на кровать. Все, спать и только спать. Утром со всеми разберемся.
— Соколова… Соколова! Со-ко-ло-ва! Да просыпайся же ты, засоня! — причитает кто-то, тряся меня за ногу. — Там такое!
Спросонья не сразу соображаю, что к чему, и на всякий случай энергично отмахиваюсь потревоженной конечностью.
— Ой, только не визжи и не дерись, я на твои прыщики, если что, и не смотрю даже, — не без ядку в тоне фыркает из темноты. Нюк!
— Какого астероида?! — возмущаюсь я. — Нет у меня никаких прыщей!
— Ну тогда тем более, если это просто пуш-ап на термаке, переживать вообще не о чем.
— Стратитайлер, — со зловещей угрозой произношу я, — ты разбудил меня, чтобы поинтересоваться, натуральная ли у меня грудь? У тебя звездная лихорадка, жар и бред?! Ты хоть соображаешь, что жить тебе ровно три секунды осталось?!