На рыдване по галактикам

Ярость быстренько гаснет в сверкающих из-под разлохмаченных косм и сбитых набок праздничных уборов глазах, когда переводчик сообщает местным лидерам господню волю. А посол аж расцветает от мелькнувшей перед чумазым курносым носом перспективы.

— Да… вот теперь вы, парни, реально встряли… то есть прогневили богов, — комментирует Соколова, стряхивая приставший к скафандру пучок выдранных волос. — А еще приверженцы искусства…

— Наша больше не будет драться, — поспешно заверяет вождь, показывая кулак сначала дирижеру, потом новому богоизбранному претенденту.

— Моя не дралась, — угрюмо отзывается противник, выплевывая застрявший после схватки в зубах гербарий — недостойный жрец Эвтерпы во время схватки не гнушался укусов. — Моя восстанавливала справедливость.

— Справедливость здесь теперь — я! — рявкает Вегус, отталкивая соперников в разные стороны. — Разошлись по углам, пищаги трюмные! Ты, иди сюда, — и манит пальцем посла. Тот, опасливо косясь на власть, приближается мелкими шажками.

— Чемодан открой, — требует Варг у меня.

— Рори не чемодан, — парирую я. — А робот-носильщик…

Запустив лапищу в недра моего друга, кэп трясет под носом у кактусоносца контейнером печенья и не без ноток невесть откуда взявшейся ласковости интересуется:

— Звать тебя как?

— Вождь пеньком чупикадровым звать… А шаман — тупой задницей красноперого гоподрила, — пугливо откликается посол, не без опаски поглядывая на потемневших немытыми ликами венценосных (или клумбоносных) особ.

— Не слушайте этот дурак, звать его Ник, и он совсем, совсем лох! — вякает вождь, чуя, как власть буквально уплывает из рук.

— Ник, вот это небесное гару-гару будет твое, если отведешь нас к старейшинам. Или старейшине, хотя бы одному.

Вздох зависти порывом ветерка проносится по рядам жителей деревушки. Лицо дирижера, и по совместительству, похоже, шамана племени искажает гримаса.

— Моя вести вас к старейшина! Я — великий шаман Лалафа! — восклицает он, скручиваясь в подобострастном поклоне, параллельно норовя треснуть подобранным посохом Ника по хребту.

— Но-но, — отодвигает его палку могучей дланью Цилли. — Отныне и во веки веков наказывать имеет право только он, — добавляет она, кивнув на Варга.

Приободрившийся аутсайдер племени жестами манит нас в сторону скучковавшихся за площадью хижин.

— Заметила? Ни одной женщины. А дети — вон они. Точно тебе говорю — сплошь гермафродиты, — делюсь я с Яркой, пока мы шествуем за проводником. — Какая интересная мутация…

— Может, у них тут принято дам запертыми в гаремах держать под охраной евнухов, — выдвигает встречную теорию Соколова.

— Ну, тоже вариант, но что-то я не вижу подходящих помещений. Ни одна психически и физически здоровая женская особь в таком термитнике долго не высидит, — киваю я на хибары. — Особенно без интернета.

— Думаешь, иначе была бы заметна хозяйственная женская рука: кружевные занавесочки там, связанные из кишок этих… гоподрилов… чистенькие половички у входа и туземные бюстгальтеры из половинок орехов на веревках? — хмыкает Ярка.

— И это тоже. И умытые рожицы ребятишек. У примитивных культур такие различия четко прослеживаются. Но это гермафродиты с явным преобладанием мужских гормонов. Жаль, что я инженер, а то можно было бы целый антропологический труд накропать. Но ты вполне можешь. Да и Вражонку, наверное, будет интересно их поизучать.

— Если он к ним сунется, то его шансы стать свежим гару-гару будут весьма высоки, — замечает Соколова. — И я изрядно покривлю душой, если скажу, что меня это сильно огорчит.

— Скорее, его в корзину запрягут и заставят вождя по окрестностям возить, — мерзко хихикаю я. — Заметила, как он на Кларочку смахивает?

— Только нрав у Кларочки куда как приятнее, — задумчиво отзывается Ярка, оглядываясь на продолжающую флегматично пировать на останках божественной колесницы голубую лягуху. Интересно, что никаких других домашних животных или птиц в деревне не видно. Попрятали на всякий случай?

— Согласен. И сатанинского блеска в глазах нету.

Идем мы, к счастью, недолго. Ник замирает перед покосившейся хижиной с дверью из прутьев, вежливо стучит в нее ногой и распахивает дверь:

— Заходить, великие боги! Тут!

И тянет грязные лапешки за печеньем.

— Обождешь, — шлепает его Варг по рукам и, сунув контейнер под мышку и согнувшись в три погибели, втискивается в домишко. Мы с Яркой с грехом пополам туда еще помещаемся, а вот на Цилли просто не хватает места.

— Я и отсюда все прекрасно слышу. Прикрою тылы, — говорит она.

Когда глаза привыкают к полусумраку, я замечаю что-то вроде мумии с коричневой от времени и солнца, высохшей кожей. Мумия возлежит на постели из соломы и накрыта каким-то половичком. Похожие на ветки руки и обтянутый кожей череп — собственно, все, что из-под него видно. Мумия дышит с хрипом, надсадно и не очень-то часто.

— Великая гравитация… Это ж сколько ему лет? — спрашиваю я.

— О-о, многа! — сообщает растрепущая башка Ника, просунувшись внутрь. — Целая сорок девять раз лето — фьють!