На самом дальнем берегу

Гед то и дело спотыкался или терял опору; он был в полном изнеможении. Дышалось ему все труднее и труднее, и когда его руки, не удержавшись, срывались с камней, он вскрикивал от боли. От этих тихих криков, вернее, еле слышных стонов у Аррена замирало сердце. Он старался удерживать Геда от падений, но дорога часто становилась такой узкой, что нельзя было идти рядом, поэтому Аррену приходилось впереди выискивать опору для ног. Наконец, когда они вышли к высокому склону, который круто уходил вверх прямо к звездам, Гед, поскользнувшись в очередной раз, упал ничком и не поднялся.

— Господин мой, — сказал Аррен, опускаясь рядом с ним на колени. И позвал его по имени: — Гед!

Тот даже не шевельнулся в ответ.

Тогда Аррен взвалил его и потащил вверх по бесконечному крутому склону. Когда подъем закончился, впереди обозначился участок сравнительно ровной дороги. Аррен положил наземь свою ношу и рухнул рядом; он выдохся, его мучила боль, и все надежды в нем угасли. Потом он огляделся. Он стоял на вершине перевала, к которому он пробирался, между двумя пиками, черными и острыми. Перевал — это и был конец. Дорога обрывалась, а ровная площадка, на которой они находились, была краем обрыва: за ним простиралась лишь вечная тьма, и только маленькие неподвижные звезды виднелись в черном прогалине неба.

Но упорство выживает даже тогда, когда нет надежды. Аррен пополз вперед, как только обрел способность двигаться, и полз упрямо, но уже ни на что не надеясь. И заглянул через край пропасти во тьму. И увидел всего в нескольких футах внизу морской берег, покрытый песком цвета слоновой кости; янтарно-белые волны набегали на песок, играя и разбиваясь в пену. Дальше синело море, и за морем светилось солнце, садящееся в золотистую дымку.

Аррен оглянулся назад, во тьму. Он вернулся. Он приподнял Геда, насколько хватило сил, и с трудом побрел вперед, таща его, и брел до тех пор, пока не почувствовал, что не может сделать больше ни шагу. И тогда все перестало существовать — и жажда, и боль, и тьма, и солнечный свет, и рокот моря, и пенящиеся буруны.

13. Камень боли

огда Аррен очнулся, серый туман затянул и море, и дюны, и холмы Селидора. Где-то в тумане набегал, тихонько рокоча, прибой и с тем же рокотом откатывался назад. Начался прилив, и песчаный пляж стал намного уже, чем в тот день, когда они в первый раз пришли сюда. Крайний ряд пены уже подбирался к Геду, лежавшему ничком на песке, и лизал его откинутую левую руку. Его одежда и волосы успели промокнуть, а одежда Аррена, мокрая и заледеневшая, прилипла к телу, словно он окунулся в море. От мертвого тела Коба не осталось и следа. Может быть, волны унесли его в море. Но когда Аррен повернул голову, то увидел позади себя сквозь туман огромное и тусклое серое тело Орма Эмбара, огромную массу, похожую на разрушенную башню.

Дрожа от холода, Аррен поднялся на ноги и почувствовал, что едва может стоять, потому что окоченел и ослаб; у него кружилась голова, как будто он долго пролежал без движения. Его шатало, как пьяного. Как только он смог управлять своим телом, он подошел к Геду и постарался оттащить его по песку на такое место, где его не достанут волны. Но на большее он уже был не способен. Гед показался ему очень тяжелым и очень холодным; Аррен пронес его через рубеж между смертью и жизнью, но, может быть, уже напрасно. Мальчик приложил ухо к груди Геда, но оттого, что у него самого все тело дрожало и зуб на зуб не попадал, не смог различить, бьется ли сердце мага. Он снова встал на ноги и немного потопал, пытаясь согреть их; в конце концов, по-прежнему весь дрожа и волоча ноги, как старик, он отправился разыскивать мешки, оставленные возле небольшого ручейка, который сбегал вниз с гряды холмов, — неизвестно сколько времени назад, когда они спустились к дому из костей. Собственно, разыскивал он этот ручей, потому что не мог думать ни о чем, кроме воды — свежей пресной воды.

До воды он добрался раньше, чем ожидал; ручей, сбежав на пляж, сразу разбился на целый лабиринт блуждающих проток и ответвлений, которые теперь поблескивали на краю моря, как ветви серебристого дерева. Аррен упал возле ручья и начал пить, уткнувшись лицом в воду, погрузив в прохладную влагу ладони и всасывая воду и ртом, и душой.

Оторвавшись наконец от воды, он сел и увидел на противоположном берегу ручья немыслимо огромного дракона.

Голова его, серая как железо, запятнанная, словно ржавчиной, красным возле ноздрей, глазных впадин и по нижней челюсти, нависала над Арреном. Когти глубоко ушли в мягкий сырой песок на берегу ручья. Частично виднелись сложенные крылья, похожие на обвисшие паруса, но остальное тело терялось в тумане.

Дракон не шевелился. Он мог пробыть там, затаившись, несколько часов, лет или столетий. Он был изваян из железа, высечен из камня — весь, кроме глаз, в которые Аррен не смел заглянуть, глаз, похожих на пятна нефти на воде, на желтый дым позади стекла — непрозрачных, глубоких, желтых глаз, которые сейчас смотрели на Аррена.