На семи дорогах

Тайник охраняли три человека. Главного звали Ча« ры Верзила, ему пошел пятидесятый год. Другим двум было где-то между тридцатью и сорока.

Чары Верзила отличался железным здоровьем и силой, за что, собственно, и получил свое прозвище.

Чары был родственником Чоллека со стороны матери. Чоллек назначил его главным сторожем тайника боеприпасов, мотивируя свой выбор тем, что Чары, при всей своей физической силе, отличался нерешительностью, даже робостью характера.

Поясняя свою мысль, Чоллек сказал Менджаку:

— Чары — самый настоящий сторож, лучшего сторожа сам аллах не придумает. Если рядом раздадутся выстрелы, он и думать не посмеет о побеге. Значит, ему останется только обороняться до последнего.

— Он и подчиненных своих никуда не выпустит! — добавил со смехом Менджак.

— Точно, — согласился Чоллек.

Чары Верзила, кроме громадной силы, был наделен от природы богатым волосяным покровом. Лицо было сплошь покрыто волосами, а грудь его напоминала спину сытого холощенного козла. Видимо, поэтому Чары не боялся ни комаров, ни грозных ос. Никакой комар не мог пробиться сквозь дебри его растительности.

Любимым занятием Чары Верзилы было сидеть, прислонившись к камню, служившему дверью в тай-ник. Камень закреплялся секретным замком.

Чары вытаскивал из ножен кинжал, внимательно рассматривал его, словно видел впервые, вертел так и этак, клал на свои огрубевшие ладони, похожие на верблюжью подошву.

Кинжал и впрямь был необычным: рукоятка была искусно вырезана из кости. Верзиле он достался в прошлом году.

Судя по всему, кинжал сделали недавно. Ширина лезвия равнялась примерно расстоянию между указательным пальцем и мизинцем, а основу составляла сталь высокой марки.

Чары Верзила, все время осторожно и искусно затачивал кинжал, доводил его до остроты парикмахерского лезвия.

Поточив кинжал о гранит, он затем проверял остроту лезвия на собственной бороде и усах.

Поскольку эти испытания остроты лезвия носили постоянный характер, Чары Верзила никогда не нуждался в услугах парикмахера, которого и отыскать здесь, в горах, было бы мудрено. Правда, голова, борода и усы были всегда подстрижены неровно, что придавало Чары Верзиле смешной вид.

Больше всего на свете Чары Верзила любил курить. Табак он приготавливал сам из высушенных стеблей табачного растения. Скручивая цигарку за цигаркой, он мог дымить бесконечно, попыхивая и выпуская струйки дыма. От табачного дыма даже ноздри Чары Верзилы казались закопченными.

В один из дней в тайник с боеприпасами пришел Иламан. Ночью он отсыпался, заснув как убитый на свежем горном воздухе. Спал он и на следующее утро до тех пор, пока глаза сами, отдохнув, не открылись.

Давно он так не спал!

Мальчик проснулся печальным. Хорошо бы не просыпаться, тогда не нужно было бы той же тропой возвращаться назад, не нужно было бы видеть налившиеся кровью, жестокие глаза охранников-басмачей и слышать их ненавистные голоса, от которых ноет сердце...

«Может быть, я все еще сплю?» — подумал про себя Иламан и, ущипнув руку, скривился от боли. Значит, это не сон, а суровая действительность.

Издали доносился голос Чары Верзилы. Иламан прислушался.

— Вот что, Рустам, — говорил Чары. — Пока Хад-жимелик-обжора не заснул нас в свой карман, оседлай своего серого коня, и не забудь благословить нас. Дед Буркуд будет рад. Ты и сам не заметишь, как попадешь в пустыню Кербела.

Слова Чары, как всегда, были странны и непонятны.

Иламан наморщил лоб. «Дед Буркуд»? Кажется, дедушка ему рассказывал, что так мусульмане именуют повелителя дождя. Но все равно смысл слов Чары Верзилы ускользал от Иламана.

Мальчик вздохнул и посмотрел в сторону ущелья, где жил его дед, затем подошел к ослу и принялся седлать его. В этот-то момент, случайно подняв глаза, Иламан заметил Менджака, который, ведя в поводу коня, спускался к ущелью, где располагался тайник с боеприпасами.

Через правое плечо Менджака была перекинута пятизарядная винтовка без штыка, которая при движении тихо покачивалась из стороны в сторону.

Менджак смотрел на Иламана, ни на мгновение не выпуская его из вида.

Смутное подозрение шевельнулсь в душе Иламана. Он понял, что Менджак появился неспроста, и решил побыстрее скрыться от него.

Пока Менджак здоровался с Чары Верзилой и спрашивал его о здоровье и делах, Иламан повернул и по-мчался в сторону зеленых зарослей арчи. Он побежал не той тропой, по которой пришел, а совсем другой дорогой. Чутьем, которое дается только тому, кто с детства живет в горах, Иламан сумел отыскать почти незаметную тропку и. стал спускаться по ней вниз.

Увидев внизу заросли разросшейся полыни, мальчик облегченно вздохнул: он подумал, что избавился от одной беды. Однако, когда до подножия горы оставалось метров десять, не больше, путь Иламану преградила пропасть.

Попытаться преодолеть неожиданное препятствие можно было только с помощью веревки, другого пути не было.

Пока Иламан стоял и раздумывал, не зная, что делать, сзади него появился торжествующий Менджак.

Иламан, торопясь, ухватился за несколько цепких корней растений, пробившихся сквозь трещины скалы, и повис над пропастью.