На сердце без тебя метель...

И быть может, после отъезда Никиты Лиза снова бы погрузилась в ставшее уже привычным состояние самобичевания, сменявшееся полной апатией. Но мысли о его визите, словно надоедливая мошкара в летний зной, все кружились и кружились в голове, не давая думать ни о чем ином. Сперва она все размышляла над поведением Никиты, когда он вел себя с ней так вольно, по-родственному, на грани неприличия. Лиза находила это странным, но не отталкивающим. За минувшие месяцы Никита настолько прочно вошел в ее жизнь, что стал близок не как друг, а именно как сродственник. Оттого и мысль о его предложении не вызывала отторжения; справедливости ради стоит отметить, что и иных чувств тоже. Сердце Лизы билось ровно, выдавая полнейшее равнодушие. Верно, от горя, сделавшего ее такой безучастной ко всему?

А может, душевное спокойствие Лизе вернул сон, что привиделся ей в минувшую ночь. Ей снилось, будто она снова жила в доме графини вместе с Николенькой. Правда, его как раз собирали в пансион, и Лиза плакала навзрыд, как плакала когда-то наяву, провожая брата на учебу. А Николенька, добрая и светлая душа, неловко вытирал слезы с ее лица и, смущаясь, уговаривал не плакать.

— Ne pleure pas. Tout ira bien, — говорил он, так знакомо певуче растягивая гласные, и повторял уже по-русски: — Не плачь, сестрица, все будет хорошо. Так надобно, понимаешь? Не плачь, все будет хорошо.

Лиза проснулась, храня где-то в глубине памяти остатки этого сна и теплых объятий брата. В голове все крутились и крутились его тихие слова на французском — увещевания отпустить, заверения, что все будет хорошо, в которые она не верила ни тогда, ни сейчас. А когда Лиза просмотрела врученные ей фельдфебельшей рисунки и письма Николеньки, горе понемногу притупилось. Но вот совесть… совесть иногда просыпалась и шептала навязчиво, как сильно виновата она перед братом, и что не стоит его прощения и доброты.

Сегодня Лиза впервые за несколько дней вышла из спальни при дневном свете и поразилась тому, как сильно оставшаяся прислуга запустила дом. Даже стол после ужина Никиты не прибрали. Вокруг тарелок с остатками еды лениво кружили мухи, налетевшие через распахнутые из-за жары окна. Беспорядок в гостиной вызвал злость, а злость всегда была отличным помощником, чтобы на время забыть обо всех тяготах и невзгодах. Домашние хлопоты сменились иными — Лиза села разбирать почту, скопившуюся за время отсутствия хозяев. После сортировки ее нужно было разослать адресатам: письма для Дулова — под Москву, где проводились маневры, для Натали — в отдельную стопку, чтобы забрать с собой в Муратово. Собственную корреспонденцию — три письма да журнал, что привез Никита, — Лиза отложила на потом, чтобы просмотреть за вечерним чаем. Вскрыть письма сейчас означало бы для Лизы тут же сесть за перо, а желания снова поднимать покровы, под которыми она прятала свое горе, пытаться подобрать вежливые слова благодарности в ответ на соболезнования не было вовсе. Одно из писем пришло от Софьи Иогановны, которая еще не знала о постигшем Лизу несчастии. Потому ее письмо Лиза откладывала и откладывала. И лишь после писем от Никиты и Натали взялась за послание курляндки.

Вечер был душным, сумерки не принесли долгожданной прохлады. Но когда Лиза читала строки, написанные рукой Софьи Иогановны, показалось на миг, что на нее дохнуло ледяным дыханием зимы. Похолодели руки и ноги, а сердце при том будто сорвалось с места и пустилось в пляс, отдаваясь неистовым биением пульса в ушах. Лиза обессилено прилегла на козетку, ощущая под щекой неровные переплетения узора на гобеленовой ткани.

«…Будьте осторожны, ma fillette, заклинаю вас. Аид вышел из своего темного царства и разыскивает Персефону. На чьей стороне будет Господь — неведомо… Я не понимаю, с какой целью Аид вдруг решился на поиски, но сомневаюсь, что им движут благие побуждения. Ярость, что горела в нем той весной, невозможно погасить даже самому лютому морозу. Ад не замерзает, а Аид — истинный владетель подземного царства. Я заклинаю вас укрыться понадежнее. Истинное благо, что он заперт в своих землях волею более царственной, чем имеет сам. Посему не пишите ко мне покамест во избежание последствий, meine Mädchen… Да пребудет с вами милосердие Господне и моя любовь к вам…»