«Нынче оно пустует, —
писала Натали. — Его сиятельство Владимир Степанович все чаще в своем имении на Брянщине, но поговаривают, что Ольгово все же открыто для посещения. Жаль, что я не знала прежде о том соседстве, когда еще здравствовал Степан Степанович. Тут были и театры, и гуляния, и охоты. В соседях у нас еще и губернский предводитель, Петр Хринсафович, всего в паре десятков верст его Обольяново. Мне говорили, что летом там бывают славные приемы. Жду вас с нетерпением, mon ange. Всей душой разделяю вашу скорбь, но хотела бы утешить вас самолично. Горе переживается легче, коли разделить его. Павлуша также тоскует по вас и шлет вам свои наилучшие пожелания. Не терзайте меня, ma chère, приезжайте поскорее. Тревоги о вас не покидают меня ни днем, ни ночью, посему пожалейте несчастную. Никита Александрович выправил для вас все бумаги. Он особливо хлопочет о вас, тревожится, так что знайте, своим промедлением вы мучаете более трех персон, думающих о вас непрестанно. Apropos, коли речь зашла о La tête bien — не могу сдержать себя и не написать, что коли все так, как я полагаю (а я буду наисчастливейшей особой, коли все так), то я готова вовсю хлопотать перед моим супругом, чтобы все сбылось. Боюсь писать прямо из суеверия, потому что это мое самое наипервейшее желание среди прочих. Je sais que c’est égoïste[341], но мне страшно подумать, что вскоре вы станете владелицей своего родового имения, а значит, будете вольны оставить нас. Однако, позволю сказать, что не одно имение не сравнится с возможностью счастия и покоя в супружестве, а La tête bien — та самая особа, что может подарить его. Ах, приезжайте же скорее, чтобы мы могли все обговорить толком!»Далее следовали привычные для писем Натали заверения в особом расположении и горячие просьбы поскорее решиться на путешествие.
Душа Лизы наполнилась долгожданным теплом при понимании того, насколько дорога она была Натали. Пусть кому-то это письмо действительно могло показаться немного эгоистичным, но Лиза видела за словами подруги совсем иные чувства. Она вдруг поняла, что Натали права, — горе не следовало переживать в одиночку. И ей до безумия захотелось найти утешение в объятиях близкого человека.
Медлить более не стоило. Потому, отправив на подводах сундуки и коробы с книгами, посудой, гардеробом и прочим имуществом Дуловых в Муратово, Лиза озаботилась и собственным отъездом. Правда, хлопотать было не о чем — выяснилось, что Никита оставил для Прохора четкие указания. Лакею оставалось только найти нанятого человека, который и отвез бы Лизу в имение. Правда, пришлось изрядно переплатить вольному ямщику[342]
за простой — покамест он ждал, сумма за провоз увеличилась едва ли не вдвое. Когда Лиза узнала об этом, ей стало неловко за то, что так долго тянула с отъездом. Да и к тому же она вполне могла обойтись почтовым экипажем, тем более Дуловы высылали из имения на одну из станций собственную подставу, чтобы ей не пришлось ждать почтовых лошадей. Но все же забота Никиты была приятна Лизе. Никто и никогда прежде не проявлял к ней такое внимание. «Без умысла какого», — с горечью добавляла мысленно Лиза. Ведь прежде все, даже заботясь о ней, искали в том свою выгоду.