Впервые за долгие дни, когда дождь лил стеной, наконец-то выглянуло солнце, но парило так, что выезжать на верховую прогулку не было никакого желания. Соседи, составлявшие Дмитриевскому компанию на гоне, затаились от затяжной непогоды в своих имениях. Одному было скучно. Потому и решил опробовать новое оружие. Он заказал его в Москве около месяца назад, но поначалу даже не хотел касаться присланных коробок. Ведь при одном взгляде на них просыпалось глухое раздражение и злость на самого себя за тот визит в Москву, в его положении и вовсе лишний…
При воспоминании о поездке в первопрестольную настроение Александра, и без того худое, испортилось окончательно. Потому и посланца с запиской от доктора, сменившего господина Журовского, принял он крайне нелюбезно. Крестьянину в летах, смущенно мявшему в руках войлочную шапку, пришлось покорно дожидаться в сторонке, пока граф не отстрелял изрядно капсюлей[350]
, наслаждаясь тем, как ложатся в руку и пистолет, и ружье. Только когда заныли мышцы от усталости, Александр протянул ружье одному из лакеев, подставил плечи под шелковый шлафрок, тут же наброшенный на него другим лакеем, и изволил обратить внимание на посланца.— Что там у немца твоего? — грубо спросил он, отпуская слуг взмахом руки.
— Люди горячатся шибко, ваше сиятельство, — торопливо произнес крестьянин, потому вышло у него что-то вроде: «лди горчатся шбко, ваш сиятство».
Дмитриевскому пришлось обернуться и пожать лениво плечами, показывая, что он ничего не понял из этой скороговорки. Тогда вперед выступил его собственный бурмистр.
— Он говорит, ваше сиятельство, что у соседей наших люди сходку устроили-с. На двор, говорит, одному из них чумную привезли. Кому ж зараза по нраву?
— Зараза? — невольно насторожился Александр. По слухам, которые в последнее время буквально заполонили округу, зараза грозила существенными неприятностями. Он не стал расспрашивать дальше, а молча протянул ладонь, в которую бурмистр тут же вложил записку от доктора.
На ломанном русском господин Вогель кратко описывал ситуацию. Он собирался в уезд, когда его попросили прибыть на один из крестьянских дворов к больной особе. Особа оказалась на вид вовсе не крестьянского сословия и, судя по всем признакам, серьезно больна. За время осмотра у избы собрались крестьяне, встревоженные толком, пущенным по деревне, что на двор привезли чумную. Потому, опасаясь волнений, доктор просил оказать ему содействие в защите несчастной, а также его собственной персоны.
— Деревня не моя, — равнодушно произнес Александр, с трудом продираясь сквозь строки из исковерканных русских слов. — Пусть обратится к Варваре Алексеевне Зубовой. Ее заботы, не мои.
— Барыня-с изволили уехать на гостеванье к знакомым в соседний уезд, — осторожно ответил на то бурмистр, по наитию угадывая растущее раздражение хозяина.
— Merde! — выругался Александр, не желая разбираться в волнениях на чужой земле, пусть и соседской. Он знал, что Зубова будет только благодарна за помощь, несмотря на прохладцу, с недавних пор установившуюся меж ними. Вмешательство его могло бы несколько сгладить их разлад. Но влезать во все это…
— Пошли в уезд к исправнику, а сам возьми пару мужиков и езжай припугнуть, — распорядился Александр.
Приказы он отдавал на ходу, торопясь укрыться в прохладе дома, крестьяне семенили вслед его резким шагам, опасаясь обгонять. Лакеи, держась поодаль, осторожно несли в руках дорогое оружие.
— Но сначала к отцу Феодору загляни. Пусть тоже с тобой едет. Вдруг с его присутствием на людей снизойдет мир и благодать.
Последнее было сказано с таким сарказмом, что бурмистр и докторов посланец не могли не почувствовать насмешки и размашисто перекрестились в испуге перед богохульством, словно отгоняя бесов, которые, по слухам, завладели душой барина. Лакеи же, привыкшие к поведению хозяина, даже шага не замедлили, следуя за Александром. Они обошли замешкавшихся крестьян со слегка высокомерным видом и даже головы не повернули в их сторону. Как и те, что услужливо распахнули перед барином двери и с поклоном пропустили его в переднюю. Двери затворились. Короткая аудиенция была окончена.
Дмитриевский помедлил в просторном холле, размышляя, чем бы ему заняться теперь, а заодно наслаждаясь прохладой после духоты за стенами дома.
— Пульхерия Александровна?.. — вопросительно бросил он лакею, замершему подле в ожидании распоряжений.
Тот услужливо поклонился:
— В саду-с, ваше сиятельство. Изволили в павильоне-с устроиться. К обеду передали-с не ждать.
«Тетушка сдает», — со щемящей тоской подумалось вдруг Александру.