На сердце без тебя метель...

— С тем, как это было прежде, — тетушка замолчала на мгновение, а затем продолжила уже тише из-за с трудом скрываемого волнения: — Он ведь вновь арестован, vrai? Ах, если бы нас не покинул Борис Григорьевич! Он бы всенепременно знал, как поступить. А ныне ни он, ни Василь… Ax, mon Vasil! Où es-tu maintenant, mon cœur aime? Où es-tu quand on a besoin de toi, mon garçon?^[400]

Пульхерия Александровна беззвучно заплакала, так что Лиза даже не сразу заметила тонкие влажные дорожки на морщинистых щеках.

— O, ma tantine, — поспешила она встать из-за стола и подойти к старушке, а после, опустившись подле нее на колени, взяла ее ладони в свои. — Коли вы желаете, я могла бы написать к Василию Андреевичу и к господину Головнину.

— Борис Григорьевич теперь так далеко, — покачала головой Пульхерия Александровна. — Едва ли поспеет с помощью. Поглядим, может, новый управитель толков. А лучше сразу написать в Петербурх, к поверенному. Надобно поискать в бумагах, на какой адрес писать. И mon garcon… Вы ведь напишите к нему? Чтобы он приехал как можно скорее! Он нынче где-то на юге, должно быть, в Одессе. Желает за границу выехать. А зачем? O, mes garcons… Je suis morte sans mes garcons…^[401]

Пульхерия Александровна пуще прежнего залилась слезами, и Лиза поспешила подать знак лакею, чтобы тот налил в бокал вина. А после попросила увести старушку в ее покои и уложить в постель, накапав успокоительных капель. Сама же решительно направилась в кабинет Александра, чтобы написать обещанные письма. Правда, уже в кабинете, когда сидела за столом с пером в руке, решимости у нее поубавилось. Что, если она сделает только хуже? Что, если положение только усугубится, когда о нем прознают за границами имения? Писать или нет? Сдержать ли свое слово? Что, если вообще этот арест… дело рук Marionnettiste? И своим письмом она только все усложнит?

Лиза и сама бы никогда не сумела объяснить, отчего ей вдруг пришла в голову последняя мысль. Она ввергла ее в такое смятение, что заставила даже отложить перо. Только когда часы пробили четверть десятого, а за окном стали сгущаться сумерки Лиза все-таки собралась с духом. Послание для поверенного она решила оставить на завтра. А вот письма Головнину и Василю нужно было отправить как можно скорее. С трудом, но она все же сумела подобрать слова, чтобы кратко обрисовать нынешнее положение Александра. О том, что он женился, Лиза предпочла пока умолчать, потому подписалась именем Пульхерии Александровны.

В ту ночь ей не спалось. За короткое время, проведенное с Александром, Лиза совсем отвыкла засыпать в одиночестве. Через пару часов безуспешных попыток уснуть ей вдруг стали мерещиться жуткие тени по углам комнаты, нахлынула волна страха, и, не выдержав, она кликнула Ирину.

Чтобы не думать об аресте, Лиза стала расспрашивать устроившуюся на матрасе возле кровати горничную о том, что приключилось в имении за прошедший год. Сонная девушка отвечала осторожно, видимо, помня, что однажды уже едва не лишилась места за свой длинный язык. Лиза быстро потеряла интерес к ее односложным ответам, но все-таки решила задать еще один вопрос.

— Ирина, а помнишь Бигошу, выжленка? Где он нынче? На псарне? Должно быть, уже совсем большой.

— Нет, барыня, — Ирина перевернулась с боку на бок, вздохнула, а потом все же призналась: — Нету щенка. Еще прошлым годом издох.

— Как же так? — села в постели взволнованная Лиза.

— Тварь неразумная, — ответила горничная, зевая. — Убегла в лес, да в лесу и издохла. Все не сиделось ей на месте. Так и норовила из имения увильнуть. Как вы… уехали из Заозерного, так почти следом и убег. Барин сперва велел в розыск, а потом отозвал людей. Только после Петра и Павла нашли животину.

— Как же так, Ирина? — прошептала Лиза, но ответом ей было лишь тихое сопение горничной.

Лизе же только и оставалось тихонько заплакать, стараясь не разбудить Ирину своими всхлипами и сожалея о том, что ее побег все-таки привел к смерти, пусть и выжленка несмышленого.

Солнечное летнее утро благости не принесло. Лиза спешила поскорее покончить с трапезой и отправиться в церковь. Ей казалось, Господь непременно должен услышать ее молитвы, а она в стенах храма сумеет убедить себя, что не совершила ошибки, отослав письма на ближайшую станцию.

Но найти облегчение своим мукам Лизе в то утро не удалось. Когда после долгой пешей прогулки она ступила в церковь, в нос ей ударила смешанная волна запахов пота, горящего воска и ладана. Пришлось даже закрыть глаза, чтобы унять приступ внезапной дурноты и дать взгляду привыкнуть к церковному полумраку. А когда открыла их, резко отшатнулась, заметив гроб в притворе церкви и группу облаченных в траур людей, собравшихся проводить в последний путь одного из мелкопоместных соседей.

— Исповемся Тебе в правости сердца, внегда научити ми ся судьбам правды Твоея. Оправдания Твоя сохраню, не остави мене до зела^[402], — монотонно разносился по храму голос отца Феодора, творившего отпевание.