На Сибирской флотилии

Он узнавал в них безработного и богатея-буржуя, саботажника и трудового интеллигента, спекулянта и студента. Вот промелькнула веселая стайка студенток-курсисток с книжками в руках, а вон китаец – продавец сладких яблочек. Тут же иностранцы: поджарый англичанин, поджарая собака и дама под стать, два солдата из Чехословакии и местная дамочка, плачущая женщина в «интересном положении с дитем, держащимся за ее юбку, и, собравший вещички, солдат оккупационного корпуса. Рядом индифферентный китайский патруль, японский офицер на лошади, пьяные, несмотря на только начавшийся день, американские матросы. Позднее он увидит открытки с шаржами на всех этих «типов» русского художника Афанасьева и чеха Кароли. Он с удовольствием приобретет их для своей коллекции.

Внезапно он увидел как его «помогайка» подбежал к японскому патрулю, поставил на тротуар чемоданы и что-то сказал солдатам, показывая пальцем на Мацкевича.

Патруль дождался, пока тот подойдет, и офицер жестом приказал Мацкевичу следовать вместе с ними. «Помогайка» тащил чемодан, избегая взгляда своего нанимателя.

Перейдя Светланскую, патруль по Китайской поднялся к зданию с грифонами над входом и с вывеской японского консульства.

– В чем дело? Куда вы меня ведете? – пытался выяснить Мацкевич. Но ему никто не отвечал.

Продержав некоторое время на первом этаже, патруль доставил его в одну из комнат второго этажа.

– У-здрастуйте, господин Маскевис, – приветствовал его, выходя из-за стола и изображая приветливую улыбку, японский офицер, в котором Дмитрий Александрович с удивлением узнал давнего знакомого, господина Мори.

– Вы что, следите за мной, господин Мори? – не ответив на приветствие, резко спросил Мацкевич. – Что вам от меня нужно?

Глаза японца сузились:

– Ну-ну, господин Маскевис, вы не на своем корабле, так что не командуйте. Командую здесь я. Разрешите представиться: полковник Судзуки. И хотя ваши документы в порядке, я могу доставить вам много неприятностей. Мы следим за всеми прибывающими в город и задерживаем для выяснения личности.

– И все-таки, что вам нужно? – переспросил Дмитрий Александрович.

– Мы знаем, откуда вы прибыли, господин Маскевис, правда, не знаем зачем? – Японский офицер немного помолчал и произнес с полуулыбкой: – Давайте возьмем, как у вас говорят, быка за рога. В городе вы можете встретить знакомых вам офицеров, а также направляющегося сюда адмирала Колчака. Вы ведь знакомы с ним, – полувопросительно-полуутвердительно произнес он. – Так вот, японское командование хотело бы знать о настроениях ваших сослуживцев, об их планах. Вы бы очень помогли нам. Конечно, в прошлую войну мы были врагами, но сейчас у нас единая цель – навести порядок на этой земле, – закончил Судзуки.

Мацкевич подивился тому, как превосходно, почти без акцента, Судзуки владеет русским языком. Только раскатистое «р», заменяющее в том числе и букву «л», да труднопроизносимое русское «ц», выдавали его.

– Шпиона из меня не получится… И не надейтесь, господин Судзуки, – заявил Дмитрий Александрович.

– Ну, ладно, сегодня я вас отпускаю, но вы подумайте на отдыхе. До новых встреч, господин инженер-механик, – с иронией произнес японец.

Патруль вывел Мацкевича из консульства, на улице его терпеливо поджидал «помогайка». Подхватив свой чемодан и дав доброго пинка под зад своему, так сказать, «провожатому», предварительно бросив ему монету, Дмитрий Александрович быстренько погрузился в подошедшую пролетку, которая доставила его к дому, где он когда-то квартировал.

Хозяйка, Лукерья Кузьминична, изрядно постаревшая, встретила его радушно, как близкого родственника, и предложила ему разместиться в той комнате, в которой он когда-то жил. Полились бесконечные расспросы и разговоры о Валерии, о семье, о Петрограде и вообще о жизни. Хозяйка жаловалась на беспорядки в городе, стрельбу по ночам, на недостаток продовольствия и на ухудшающиеся условия жизни.

Дмитрий Александрович поднялся затемно. Что-то не спалось, и он вышел на крыльцо в майке, брюках и тапочках на босую ногу. Развиднелось, сразу повеяло свежестью. Улетучивался легкий туман, на востоке разгоралась заря и наконец и из-за сопок показался ярко-малиновый диск солнца, но и луна еще не уходила с горизонта, повиснув белесым силуэтом над бухтой. От перильцев крыльца до края крыши сеней заплел паутину крупный, величиной с детский кулачок, паук, поджидая в свои тенета очередную жертву. В переплетении паутинок блеснули алмазным отсветом бусинки росы. На клумбах пламенели астры, полыхали разноцветьем георгины.

«Все-таки хороша приморская осень, – подумалось Мацкевичу. – Такой красоты, наверное, нигде в России не увидишь».

Он перевел взгляд на бухту, на город. Еще не выключили топовые огни работяги-буксиры. На кораблях били склянки, отзванивала время рында. Только не было российских кораблей у 33-го причала.

По всему периметру бухты хозяйственно расположились иностранные корабли.