На скалах и долинах Дагестана. Герои и фанатики

Утомление Зинаиды Аркадьевны было так сильно, что едва она успела вытянуться на земле, как тотчас крепко заснула.

Маммед последовал ее примеру; у разведенного костра остались сидеть Николай-бек и Спиридов. Оба были задумчивы. У обоих на сердце скребли кошки.

Долго сидели они так, устремив глаза на огонь, занятый каждый своими мыслями. Наконец Николай-бек первый поднял понуренную голову и произнес:

— Вот и сделали дело. Теперь погони нам бояться нечего. Ушли. Завтра в полдень вы уже будете в крепости Угрюмой.

— Дай бог. Я успокоюсь только тогда, когда попаду за крепостные ворота, — возразил Спиридов. — Мало ли что может случиться.

— Оно, конечно, всяко бывает, а только, по-моему, теперь вы опасности миновали. Пока Саабадулле дадут знать, пока он приедет да соберет джигитов для погони, много времени уйдет. К тому же приятель наш Гаджи-Кули-Абаз сумеет сбить его с толку и направить по ложному следу. Хитрый старик, хоть кого вокруг пальца обведет.

— А и зверь же! — вспомнил Спиридов. — Как он эту бедняжечку, молодую чеченку, жену Саабадуллы, ножом по горлу полоснул, точно курчонка, и не жаль ему нисколько…

— Эко захотели! Да за такую уйму деньжищ, что мы ему отвалили, он с собственного сына кожу содрал бы. Вы себе даже и представить не можете, до чего эти горцы жадны до денег. За деньги он готов на все. Отца, сына зарежет, рука не дрогнет, только заплатите подороже… Я уж их знаю достаточно.

— Да, народец! — произнес Спиридов, и, глянув искоса на Маммеда, беззаботно и крепко спавшего неподалеку от них, он кивнул на него головой: — Вот еще один; вчера двух человек зарезал, а сегодня спит, как младенец, небось, и во сне зарезанные ему не приснятся.

— Куда там, он и думать-то забыл про них. Разбуди его, дай кинжал в руки, он еще десятерых зарежет и опять спать завалится… На этот счет у них просто.

— Чего проще. Меня удивляет только одно, как вы можете выносить их и оставаться с ними?

Николай-бек неопределенным жестом повел плечом.

— Теперь уж недолго, — произнес он. — Не знаю, что будет, как будет, а только чувствую: скоро, скоро все это кончится. Третьего дня ночью, как мы в ауле ночевали, мне Дуня моя приснилась, первый раз с того дня, как мы расстались. Никогда прежде не видал я ее во сне, а тут вдруг вижу, будто пришла она, такая радостная, веселая, одетая во что-то белое. Поздоровалась со мной и давай меня за что-то благодарить, а за что, я никак понять не могу… Потом вдруг начала она вокруг меня лезгинку танцевать, танцует, а сама хохочет, и я, глядя на нее, хохочу до упаду, а над чем, и сам не понимаю…

Вдруг она как завертится, как завертится, словно вихрь ее подхватил и понес… Я за ней, она от меня, летит по воздуху и рукой манит, улыбается. Бежал я, бежал за ней, да как хлопнусь в яму, так и полетел на дно, да со всего размаху и ударился головой о камень, — на дне торчал. На этом я проснулся да тут же и подумал, что этот сон наверно неспроста и в предзнаменование какого-нибудь важного, решительного события в моей жизни. А? Как вы думаете?

Спиридов пожал плечами.

— Я снам не верю, — сказал он, — и никогда не верил. Мало ли что приснится.

— Это-то, положим, верно, а все-таки… Впрочем, о чем толковать, что будет, то будет.

— Уезжайте-ка вы скорее в Турцию, как хотели, — посоветовал Спиридов. — Чем раньше вы это сделаете, тем лучше, в вашем положении это лучший и единственный исход.

— Да, конечно, — неопределенно отвечал Николай-бек и, тряхнув головой, словно отгоняя докучные мысли, добавил: — Однако и нам пора спать. Завтра чуть свет в путь.

— Спите, а я еще посижу немного, — отвечал Спиридов. — Мне спать не хочется.

— Ну, как знаете, а я лягу. Спокойной ночи.

Николай-бек завернулся в бурку, лёг головой к костру и, как все привычные к походной жизни люди, почти моментально заснул. Спиридов остался сидеть один у костра.